Боков Виктор «Над рекой Истермой»
Боков Виктор «Над рекой Истермой. Записки поэта», — Москва: Советский писатель, 1963, 208 стр.
Жанр «литературных миниатюр» или «стихотворений в прозе» очень интересен. Лучшими образцами, из того что я читал, мне представляются солженицынские «Крохотки», а также «Камешки на ладони» В.Солоухина. Когда я брался за книжку В.Бокова «Над рекой Истермой», мнилось, что здесь меня тоже ожидает встреча с подлинной литературой. Ожидания эти сбылись лишь отчасти. Несколько миниатюр действительно хороши, помимо добротного русского языка, сквозь них, как сквозь щель в заборе можно увидеть и ушедший мир советской деревни. Но все же книга эта — продукт своего времени. Неторопливые описания природы, то здесь, то там, встречающиеся «советизмы», и наконец, отсутствие сверхзадачи, не дающее читателю возможности встряхнуться, задуматься, лишающее его эмоций. Спокойное и ровное журчание. Мне помнится, что именно из подобного рода пейзажных зарисовок составлялись учебники «Родной речи». Кто может в наш сумасшедший век позволить себе эту безмятежность? И не являюсь ли я одним из последних читателей этой книги?
Все рассказики вошедшие в цикл «Над рекой Истермой» очень короткие, поэтому для примера решил перепечатать сюда некоторые из них:
ЖАВОРОНКИ
Смешные рыжие придорожные жаворонки! Один из них доверчиво летает над солдатами, строящими дорогу. Кто-то пытается поймать его пилоткой. Жаворонок вовремя увертывается и опять дразнит. И опять взлетает пилотка за осмелевшей птицей.
Тщетно!
Если чем и можно накрыть жаворонка, то только небом.
* * *
КРАСОТА
Никто не осмелится в деревне противиться общему гласу народному, что красива, скажем, такая-то девушка или женщина. Кто-нибудь рисует эту красавицу, а остальные слушают да иной раз подправят где, чтобы из портрета ни одной черточки не потерять.
На этот раз о красоте заговорила старая Прасковья:
— Вот вы, бабы, и оспорите, и не согласитесь со мной, а лучше Тани Вавиловой нет из молодых баб. Я на покосе залюбовалась на нее. Стоит как рюмка, косу ведет исподволь, пропусков нет. А сама, сама! Брови как коромысло, хоть ведра вешай, глаза синие, смелые, на поступи покачливая, но в меру, не то что утка-крякуша. Улицей идет — каблука не сломает, чулок не смарает. Приглядистая, приветливая, душевность всегда при ней. Словом, как в старину пели, — с перушка перепелка, с голоса красна девица.
Прасковья смолкла. К сельпо шла сама Таня Вавилова. Телогрейка на ней была какая-то особая, не казенная — и карман перешит, и рукава на пуговку. С румяных точеных губ Тани, как стая воробьев слетала серая подсолнечная шелуха.
— Танька, угости!
— Нате!
Она раздала все семечки и немного смутилась, поняв, что говорили бабы про нее.
К красоте природа не позабыла дать ума и догадливости.
* * *
ПОЗЁМКА
Снег падал нехотя, густо, слышно. Глохли овраги, все погружалось в пуховую постель. Потом среди снега возникло маленькое беспокойство, стали закручиваться вихорьки. Ветер подул устойчиво в одном направлении, началась поземка. Словно кто выпихивал снег из-за бугра, словно кто толкал его взашей.
Снежные свеи ползли через бетонное шоссе грациозно, величественно, без тени суеты, и все, кто ждали автобуса на холодном, обнаженно продутом бетоне, ежились, и каждый думал, как страшно замерзнуть в этих снегах.
* * *
ОДИНОКИЙ ГУСЬ
В деревне, на берегу речки, спрятав голову, часами стоит на одной ноге одинокий гусь. Ни ветер, ни шум улицы — ничто не может вывести его из состояния покоя.
Если он спит, то что ему снится?
Если не спит, то о чем он думает?
* * *
ДЕТИ
От здания школы, как с ярмарки, разъезжаются в разные стороны колхозные подводы. Это возят школьников на лошадях.
Дети сидят на санях-розвальнях плотно друг к другу. На полях далеко постреливают замочки на их портфеликах.
Было для чего делать революцию!
* * *
А вот этот рассказик, оставляю «на закуску». В нем, как в капле воды, суть советской цивилизации, то, что её, в конечном итоге, и сокрушило:
ПРИЗНАНИЕ
— Я тебе, милый человек, признаюсь, — говорит мне бригадир колхоза Егор Семеныч Колчин, — что большевики сотворили, то и бог не смог сделать. Раньше своего собственного — никому бы щепки не отдал, а сейчас идешь мимо сарая и амбара своего, и даже памяти на них нет, будто и не ты заводил!