(13.05. [26.05].1903—6.10.1964) Русская национальная поэтесса. «Дальневосточная Марина Цветаева». Относилась к числу «непримиримых», исповедуя до конца своих дней «Единую Неделимую Великодержавную Православную Россию», различая по этому признаку друзей и врагов. Не только не приняла революционные события 1917 года и новую власть в России, но и всю жизнь активно боролась с богоборческим строем, поглотившим и поработившим Россию-Русь.
Настоящее имя — Римма Ивановна Виноградова. В замужестве — Покровская; другие псевдонимы: Джунгар, Елена Инсарова, Н.Юртин.
Родилась в 1903 г. (по другим данным — в 1901 г.) на Алтае, судя по стихам, в одном из сёл на берегу Оби в семье псаломщика Пророко-Ильинской церкви Ивана Михайловича Виноградова и его жены Раисы Яковлевны. Иван Михайлович, 1870 года рождения, служил псаломщиком в Новообинке с 1889 года, и был сыном священника Михаила Ефимовича Виноградова, который тоже служил священником в Новообинке с апреля 1882 года по март 1888 года, а до этого длительное время был в Новообинке псаломщиком.
3 октября 1916 года в селе Ложкино (ныне Целинного района Алтайского края) от катара желудка умерла мать. После революции отец был убит «воинствующими безбожниками». Имеются сведения, что жених, белогвардейский офицер, был расстрелян чуть ли не на глазах Риммы.
До гражданской войны Римма жила в Барнауле. В 1917 году училась в Томском епархиальном училище по классу домашней учительницы. По словам самой поэтессы, в её интервью Юрию Холмину в газете «Рупор» от 28 января 1935 года, в 1920 году она познакомилась с Валерианом Куйбышевым. Их роман, длившийся три месяца, закончился разрывом. Сам факт какой-либо симпатии дочери зверски убитого священнослужителя к «пламенному революционеру» вызывает сомнения, поэтому был ли в действительности этот роман, все же доподлинно неизвестно. Тем более по другим сведениям весь 1919 год и начало 1920-го Римма провела в районе Семиречья – последнем оплоте сил белых на юго-восточном направлении.
В ночь на 25 марта 1920 г. с остатками отряда Анненкова она перешла границу и оказалась в Западном Китае — Джунгарии. Некоторое время была связана с анненскими партизанами, затем перебралась в Харбин. Здесь стала студенткой Харбинского юридического факультета. В стенах именно этого факультета зародилось движение русского фашизма. В середине 1920-х годов радикальная харбинская молодёжь решила противопоставить советской идеологии боевую идеологию белой эмиграции. В инициативную группу входили бывший офицер Белой Армии А.Покровский, сын генерала Белой Армии В. Голицын, сын казачьего офицера П. Грибановский… В качестве идеологической основы для борьбы с коммунизмом Покровский предложил идеи итальянского фашизма, который ещё не приобрёл той зловещей окраски, которую он получил в 1930—40-е годы, и казался новым, альтернативным, как коммунизму, так и старой буржуазной идеологии, течением. Вскоре к этому кружку примкнула и Римма, которая была яростной противницей установившегося в России режима.
Поэтесса была также активным членом русской белоэмигрантской православно-монархической диверсионно-террористической организации «Братство русской правды» в которой являлась связной-разведчицей (имела псевдоним «Дарвин»).
В студенческие годы сблизилась с поэтессой О. Скопиченко. В этот же период начинает публиковать свои стихи в журнале «Рубеж» под псевдонимами «Джунгар» и «Елена Инсарова». Здесь же в Харбине в 1928 году выходит первый сборник стихов «Армия песен» под именем Марианны Колосовой. В 1930 году в Харбине вышла вторая книга «Стихи» (часто ошибочно называемая «Господи, спаси Россию!»). В дальнейшем все книги и крупные публикации будут выходить под этим именем, хотя псевдонимами она будет пользоваться и в дальнейшем. Ю.В. Крузенштерн-Петерец, правнучка великого мореплавателя, пишет в своих воспоминаниях: «Только Арсений Несмелов и Марианна Колосова „кормились“ в Харбине стихами. Колосова, впрочем, кормилась ими впроголодь. Сотрудничала она в газетах и в журнале „Рубеж“, куда приносила пачки стихотворений под разными псевдонимами…».
Всего в харбинский период своей жизни издала 4 поэтических сборника. В книге «Не покорюсь!» (1932) преобладает стихотворная публицистика, продиктованная чувством непоправимой беды и негодования: «Грузину, не татарам платят дань. / Где гордость? Где любовь к родному краю? / “Ах, почему же мы такая дрянь”? — / Чужую фразу снова повторяю». Публицистичность этих стихов подчеркнута цитатой — «чужой фразой» — «Ах, почему же мы такая дрянь?» Облетевшими всю эмиграцию словами «Отчего мы такая дрянь?» начинается книга А. Амфитеатрова «Стена плача и стена нерушимая», вышедшая двумя изданиями в начале 1930-х. По книге «На звон мечей…», изданной в 1934, можно составить представление о Колосовой как о зрелом поэте. С неправильными или стилистически спорными словосочетаниями совмещается темпераментный лирический напор, яркая эмоциональность, а во многих случаях душевность, мелодичность и плавность стиха. Многие строфы продиктованы гневом или ненавистью, как, например, в стихотворении, посвященном памяти Гумилева: «Тащить в подвал на расправу / Свою небесную весть, / Свою высокую славу, / Свою народную честь!.. / За воина и поэта, — / Чей взор орлиный был горд, — / Расстрелять бы в ту ночь, до рассвета, / Сотню бездумных морд!».
Творчество Марианны Колосовой высоко ценили русские поэты Харбина — Ачаир, Несмелов, Перелешин, Щеголев. Современники назвали её «дальневосточной Мариной Цветаевой». А. Несмелов определял стихи Колосовой как преимущественно гражданскую лирику. К сожалению, ее стихи очень редко появлялись в европейских изданиях русского зарубежья. Она сознательно ограничила себя только одной темой — темой борьбы и ненависти к поработителям России, причем не только к большевикам, но и к японцам («Добей меня!», «Рубеж», Харбин, 1932, № 47).
Многие стихотворения Колосовой, появлявшиеся в периодических изданиях, не были включены в ее книги — единожды изданное она не считала нужным переиздавать.
Как писал американский издатель Эдуард Штейн: «Колосова была самой любимой поэтессой русского Китая. Стихи Колосовой были с трепетным восторгом приняты той частью русской эмиграции, которая сохранила русское национальное сознание, непримиримость к большевистской тирании и надежду на грядущее освобождение и возрождение России. Каждая песня без промаха била в чьё-нибудь сердце».
В феврале 1932 года японская армия оккупировала Харбин. В знак протеста Покровский вышел из РФП, руководство которой активно сотрудничало с японцами. Александр Николаевич был арестован, но Марианне удалось добиться его освобождения. 5 января 1935 года семья Покровских перебирается в Шанхай, где в 1935 г. выходит очередной сборник её стихов — «На боевом посту», а 1937 г. — последний сборник «Медный гул».
Марианна по-прежнему много пишет, её стихи появляются в шанхайском журнале «Парус» и газете «Слово». Но гонораров катастрофически не хватает, ведь семье пришлось обустраиваться на новом месте жительства. Основным источником существования для Покровских становится их прекрасная библиотека в несколько тысяч томов, книги из которой за небольшую плату Марианна давала читать русским шанхайцам.
Во время Второй мировой войны у многих эмигрантов возникла надежда на возвращение. Следя за победами Красной Армии, восхищаясь мужеством и самоотверженностью бойцов, Марианна Колосова пересмотрела свои взгляды и приняла советское гражданство.
Но в 1946 году после ждановского погрома литературы и травли боготворимой ею Анны Ахматовой она публично, через эмигрантские газеты, отказалась от советского паспорта. При этом она потеряла возможность печататься в русских изданиях Шанхая, ставших откровенно просоветскими. В 1949 году Китай стал коммунистическим, и для русских эмигрантов началась вторая волна исхода. Марианна вместе с мужем уезжает на Филиппины. Из филиппинского Тубабао белоэмигранты отфильтровывались американской администрацией по разным странам. Марианну Колосову с Александром Покровским в числе неблагонадёжных, с точки зрения американцев, приютила Южная Америка — Бразилия.
В конце 1950-х годов (ок. 1957 или 1958) Покровские перебираются в Чили и окончательно оседают в Сантьяго. Здесь вместе со своим мужем Покровским Колосова, как и раньше в Китае, держала платную библиотеку — собрание русских книг числом более 4 тыс. Тем не менее жили супруги Покровские в большой бедности и нужде. Кому нужны были в далекой Латинской Америки пожилые русские люди, лишенные физического здоровья, не владеющие языком страны, да к тому же идейно и политически непонятные для окружающего местного населения?
В одной из статей, посвященной М.Колосовой указывается, что в Чили Марианна оказывается в центре литературной жизни Сантьяго, находится в дружеских отношениях с Пабло Нерудой и Никанором Паррой. Но достоверных подтверждений этому нет. Скорее всего — это красивая легенда. Доподлинно же известно, что в Чили она продолжала писать стихи, но не имела возможности их издавать. Стихи латиноамериканского периода жизни Марианны Колосовой до сего времени почти не известны и не опубликованы.
Марианне Колосовой было суждено прожить в Чили недолго. Она умерла 6 октября 1964 года, забытая большинством соотечественников за рубежом и неизвестная на горячо любимой Родине, не дожив 18 дней до восстановления дипломатических отношений между Чили и СССР. Похоронена на кладбище в Пуэрто-Альто.На могильной плите имеется надпись: «Блажен, кто правдою томим», а ниже – «Римма Ивановна Покровская, 26.V.1903 -6.X.1964. Русская национальная поэтесса».
Её муж Александр Покровский пережил жену на 15 лет. После смерти Александра Покровского библиотека Марианны Колосовой была разделена на три части. Одна из частей попала в открытый в Сантьяго в 1966 году русский центр при посольстве СССР в Чили.
Большой труд по возвращению имени и поэзии Марианны Колосовой на историческую Родину осуществил сибирский краевед Виктор Александрович Суманосов (он же — составитель пока единственной в России книги стихов Марианны Колосовой: «Вспомнить, нельзя забыть», изданной в Барнауле в 2011 г).
При составлении биографии использованы статьи В.Суманосова, М.Ивлева, А.Медведенко, Т.Шитяковой, В.Невяровича. Академического варианта биографии М.Колосовой не существует, поэтому не исключены ошибки и неточности. Владелец «Коллекции русского шанхайца» будет благодарен за дополнительные сведения о судьбе, жизни и творчестве поэтессы — одной из самых значительных фигур «русского Китая».
Книги Марианны Колосовой:
«Армия песен». — Харбин, 1928;
«Стихи». — Харбин, 1930;
«Не покорюсь!». — Харбин, 1932;
«На звон мечей». — Харбин, 1934;
«На боевом посту». — Шанхай, 1935 (?);
«Медный гул». — Шанхай, 1937;
«Вспомнить, нельзя забыть». — Барнаул, 2011.
Марианна Колосова в сети:
- Марианна Колосова «Вспомнить, нельзя забыть» (электронная версия книги);
- Марианна Колосова «Вспомнить, нельзя забыть» (расширенная электронная версия книги);
- Марианна Колосова «Пути изгнания. Стихи». Предисловие Александра Родионова, — «Сибирские огни», № 11;
- В.А.Суманосов «В поисках Марианны Колосовой»;
- Л.Кривченко «Марианна Колосова — Бард Белой армии!»;
- А.Медведенко «Такая судьба»;
- А.Родионов «Марианна Колосова. Голос русского сопротивления», «Стихи Марианны Колосовой»;
- В.Кириченко «Трубадур Белой эмиграции. Жизнь и судьба Марианны Колосовой»;
- Вячеслав Капорин «Марианна Колосова — ангел отмщения»;
- Валерий Хатюшин «Непокорившаяся».
ИНТЕРЕСНЫЕ ФАКТЫ О М.КОЛОСОВОЙ
Из статьи Ю.Крузенштерн-Петерец:
«Основной нотой Колосовой была непримиримость. Марианна Ивановна была очень чистым человеком и не мирилась не только с большевизмом. Ее отталкивали вообще все «левые». В отношении «правых» она была тоже очень разборчива. Позднее свои политические симпатии она перенесла на русских фашистов, но не на «большую партию» Родзаевского, а на крошечную горсточку, оставшуюся около Покровского, первого «зачинателя» русского фашизма в Харбине. Как и многие ее соотечественники, Колосова видела в японцах будущих избавителей России от большевизма. Поэтому оккупацию Харбина японцами она и ее друг Покровский встретили радостно. Ни политической прозорливостью, ни умом, ни тактом Покровский не отличался, — о нем даже ходил анекдот: когда японские войска вступали в город, Покровский будто бы торжественно подошел к какому-то генералу и поцеловал морду его лошади.
Медовый месяц Покровского -Колосовой с японцами длился недолго. Японцы, естественно, предпочти большую, организованную партию Родзаевского, которая и поступила в их полное подчинение. Инакомыслящих стали арестовывать. Арестован был и Покровский. Колосова вела себя в это время исключительно смело. Она врывалась в кабинеты жандармских начальников, защищала арестованных, требовала их освобождения, рыдала. <…> Некоторым она помогла, но японцам так надоела, что они ее выслали. В Шанхай Колосова приехала в ореоле героини, позднее туда же приехал и Покровский, и они вместе открыли библиотеку. Жить одними стихами в Шанхае было нельзя, а с журналистской работой у Колосовой ничего не вышло».
Визит к талантливой поэтессе
В интересной беседе для «Рупора» Марианна Колосова любезно согласилась открыть эту страницу прошлого, опустив, однако, ряд фактов, имеющих для нее личное значение или опасных для тех, кто может пострадать в СССР. Мы приводим беседу в таком виде, как она велась.
Наше посещение поэтессы пришлось на утренние часы. Хозяйка только что встала ото сна и занималась в смежной спальне своим туалетом. А на кухонной плите в это время весело посвистывал и приветливо пыхтел паром на примусе огромный чайник.
Нас провели в комнату, где Марианна Колосова отдыхает от работы и набирается поэтического вдохновения, чтобы писать свои чудные стихи. Она встретила сотрудника «Рупора» с очаровательным равнодушием, сразу же рассеявшим неловкость, вызванную нашим вторжением.
Наша задача облегчалась тем, что деликатная тема о Куйбышеве затронута самой поэтессой в стихотворении «Письмо к наркому», опубликованному в прошлом году, в четвертом томе ее произведений.
— В ваших стихах, посвященных Куйбышеву, — заметили мы, — есть пророческие слова: «Задумаюсь о чьей-то смерти, /Вздохнув о юности сперва». (Любовь Куйбышева)
— Да, Вы можете написать, что я предсказала смерть Куйбышева. Я, действительно, часто думала о том, что он скоро умрет. – В голосе Марианны Колосовой послышались жесткие нотки и глаза блеснули враждой.
— Что значит «часто думала»?
— А вот почитайте последнее восьмистишие: «Но я твой след подкараулю / И обещаю, как врагу, / Что в черном браунинге пулю / Я для тебя приберегу. / За то, что многих злобно мучишь, / За то, что многих ты убил,- / Ты пулю смертную получишь / От той, которую любил».
— Он сильно любил вас?
— Думаю, что да. Я знаю, что я ему очень нравилась.
— А вы тоже любили его? Ведь вы пишете в ваших стихах:
«И молодость мою и нашу / (Ты тоже был молод тогда) /Любовной памятью украшу…» (Враг России)— В конце стоит «похоронивши навсегда», — заканчивает поэтесса. — Он нравился мне потому, что я ему нравилась. Это часто бывает с молодыми девушками. Я же была тогда совсем глупенькой девчонкой. Но ненависть все же победила. Ведь он – красный комиссар. Враг моей России!
Русая голова склоняется к руке. Глаза опускаются долу, Марианна Колосова на минуту задумывается, потом со вздохом говорит:
— Ах, если бы я тогда была старше! Если бы я была в России сейчас!
— Что же тогда?
— О, я рассмотрела бы тогда истинное лицо Куйбышева. Я бы другими глазами видела комиссаров, чем 15 лет назад, — с затаенной решимостью восклицает она, а мы невольно бросаем взор на то же «Письмо наркому», где стоит:
«Слезами женскими заплачу / Над милым сердцу словом «Русь»./ Решать мудреную задачу / С мужской отвагою возьмусь».— И долго длилось ваше знакомство с Куйбышевым? – продолжаем мы наш «инквизиторский» допрос.
— Около трех месяцев. Но мы виделись каждый день, — следует ответ.
— Расскажите, пожалуйста, как это случилось.15 лет тому назад
— Это было в 1920 году, — начала Марианна Колосова свои воспоминания. — Я работала тогда в тайной офицерской организации. Нас раскрыли. Посадили в ГПУ. Угрожал расстрел. Случайно наше дело попало на ревизию к Куйбышеву. Он тогда ревизировал целый ряд городов и приехал в наш город инкогнито. На допросе мы встретились. Я работала в нашей организации в качестве агента связи. Белые в то время часто пользовались услугами женщин для этой цели. И вот, будучи под арестом, я решила прибегнуть к моей опытности в такого рода делах. Увлекшись мною, Куйбышев отнесся, однако, ко мне по-джентльменски. Тогда еще у большевиков не было звериного отношения к женщинам, а национализация их пришла много позднее. Благодаря заступничеству Куйбышева меня и моих сообщников выпустили на свободу, но оставили в качестве поднадзорных.
Конечно, не только интерес ко мне заставил Куйбышева так поступить. Был тайный расчет, что мы войдем в связь с оставшимися не пойманными офицерами и выдадим их, таким образом, с головой ГПУ. К счастью, этого не случилось. Как ни была я молода, я взяла правильную тактику и стала вращаться только среди видных комиссаров и членов компартии.
— Это произошло в Москве? – спрашиваем мы.
-Нет. Я не могу сказать, в каком городе. Быть может, мои сотоварищи по организации еще живы и находятся там же. Я не могу послать их на смерть необдуманной болтливостью.
— Вы говорили, что знали Куйбышева только три месяца. Что было потом?
Письма Куйбышева в Томск
— Он всячески пытался не отпускать меня далеко от себя. Уговаривал поступить в сельхозинститут в Москве. Тогда он развивал в беседах со мной грандиозные планы о строительстве, стараясь заразить меня своим коммунистическим энтузиазмом. В то время он не был таким, как в последние годы…— сильный эпитет срывается с губ Марианны Колосовой. — Но я уехала в Томск.
— Могли бы еще что-нибудь сообщить о нем?
— О, я мало знаю его! Помню, он рассказывал мне, что был одно время личным секретарем Ленина. Вот если бы я могла показать вам его письма ко мне, вам легко было бы составить мнение о нем как о партийном работнике. Но я уж теперь плохо помню, что он писал. Куда? В Томск. Там и остались письма. Они имели историческую ценность, но я боялась взять их с собой, потому что Владивосток, куда я пробралась из СССР, был тогда в руках белых, и переписка с Куйбышевым могла быть превратно понята и скомпрометировала бы меня.
— Быть может, вы вспомните какой-нибудь характерный случай из ваших встреч с Куйбышевым?
В теплой компании
— Он не прочь был иногда поиронизировать над советским режимом. Случалось это, конечно, в «своей компании», среди таких же комиссаров. Куйбышев любил под веселое настроение рассказать последний анекдот про Ленина или Сталина или вообще про советскую жизнь. Бывало, вдруг запоет: «С красным знаменем вперед оголтелый прет народ». Другие комиссары в долгу не оставались, тоже рассказывали что-нибудь. Видно, веры в то конечное торжество коммунизма ни у кого не было! Думаю, нет и сейчас.
Беседа подходит к концу. Благодарные за милую откровенность нашей собеседницы, мы только тут спохватываемся, просим прощения за нашу настойчивость: ведь мы, наверное, разбередили старую рану.
— Нет такой раны, — бодро отвечает Марианна Колосова. — Только, пожалуй, не напишите чего-нибудь лишнего, — внезапно просит она.
— Только то, что вы рассказали.
— Ну, хорошо. Пишите. Только я очень боюсь, — смущенно улыбается она на прощание.
Юрий Холмин, «Рупор», 28 января 1935 года