Коротич Виталий «Избранное», — Москва, 1986
Коротич Виталий «Избранное. Стихотворения и поэмы», — Москва: Художественная литература, 1986.
Перевод с украинского.
Твердый переплет, обычный формат, 216 стр. Отличное состояние.
Автограф автора на титуле: «Дорогому Феликсу Николаевичу с которым хорошо работать, на которого можно положиться. [Подпись] 19.III.87».
Адресат автографа: известный журналист, писатель, коллекционер Ф.Н. Медведев. С 1975 года он являлся сотрудником журнала «Огонёк», где заведовал отделом поэзии, в том числе и в бытность Виталия Коротича главным редактором «Огонька».
В «Избранное» известного украинского поэта лауреата Государственной премии УССР им. Т.Г.Шевченко Виталия Коротича вошли стихотворения и поэмы из книг «Прозрачный ливень», «Достоинство», «Перевоплощение», «Огонь» и др.
«Застыл? Отомри!»
(Глава из книги Ирины Вертинской «Феликс Медведев. Козырная судьба легендарного интервьюера, библиофила, игрока»)
К Феликсу пришла настоящая слава. Его знали и дома, и за границей. Почтальоны натрудили спины, таская в редакции «Огонька» и «Зеленой лампы» килограммы писем читателей и телезрителей. Тот, кто охотился на знаменитостей, сам стал предметом интереса журналистов. Приглашения на телевидение, радио, выступления, интервью следуют друг за другом, забирая почти все вободное время. К 1988 году Феликс уже стал обладателем престижной премии Союза журналистов СССР, полученной им за цикл интервью с известнейшими писателями Советского Союза, а также Почетной грамоты ЦК КПСС, Совета Министров СССР, ВЦСПС и ЦК ВЛКСМ, что приравнивалось к государственной награде.
А тем временем в редакции «Огонька» незаметно, но уверенно менялась атмосфера. Ее принесли с собой новые люди, заменившие старые кадры. Феликс видел, что новому редактору Виталию Коротичу становится все труднее лавировать между ними. Он старался понимать его, защищал, когда слышал чье-то недовольство решениями шефа. Но сам шеф не всегда был лоялен к своему строптивому сотруднику. Феликс долго не мог забыть обиду в связи с его неопубликованным интервью с Николаем Губенко, когда Коротич, не разобравшись, отправил к режиссеру другого журналиста, наплевав на труд и профессиональную гордость своего подчиненного. Самолюбие нашего героя было глубоко задето.
– Твой Коротич болен манией ускользания, – бросил как-то в разговоре с Феликсом Евгений Евтушенко.
Позже Феликс не раз вспомнит эти слова. Но сейчас журналисту некогда отвлекаться на подковерные интриги. Он продолжает честно делать свое дело и горячо отстаивать принципы, на которых сделал себе имя перестроечный «Огонек», хотя несколько яркиx журналистов уже покинули издание.
– Коротич завидует тебе, твоей славе, будь осторожен, – предупредил, уходя из журнала, один из собратьев по перу.
Как-то, поздним ноябрьским вечером 1989 года в квартире Медведевых раздался звонок. Сняв трубку, Феликс услышал голос шефа. Виталий Алексеевич сетовал на усталость и одиночество.
– Совсем не с кем работать… Не на кого положиться… – жаловался самый знаменитый редактор перестроечной прессы.
Феликс не удивился неожиданным откровениям Коротича. Он и сам видел, что в журнале происходят заметные пока только изнутри изменения. В «Огоньке» стала собираться новая команда, состоящая в основном из молодых журналистов и литераторов. Наряду с поэтами Олегом Хлебниковым, Андреем Черновым, талантливым журналистом Артемом Боровиком возникли нетворческие фигуры, явно заинтересованные не столько в поддержании профессионального уровня издания, сколько в его коммерциализации. У главного редактора появился новый первый заместитель – Лев Гущин, пришедший из комсомольских недр. Феликса неприятно поразило, что во время представления коллективу на доброжелательные слова главного редактора: «Будем работать вместе…» тот, улыбнувшись уголками губ, ни к кому не обращаясь, промолвил: «Посмотрим, посмотрим…». Теперь в отсутствии Коротича Феликсу приходилось решать срочные вопросы с Гущиным. Когда журналист заходил в кабинет нового зама, как правило, заставал его у включенного телевизора за просмотром футбольных матчей. Вскоре в отделе писем появился незаметный молодой человек Валентин Юмашев… Через некоторое время он станет заместителем главного редактора, а с августа 1995 по август 1996 будет занимать должность генерального директора ЗАО «Огонек».
Старые кадры, коих представлял и Феликс Медведев, становились не в чести. Создавалось впечатление, что варяги теснят и самого Коротича с его идеалами шестидесятника, теперь не очень-то вписывающимися в эру «прихватизации». (Позже в своей книге «От первого лица» бывший главный редактор припечатает своего зама, возглавившего журнал, – «Гущин угробил «Огонек» в рекордные сроки…»).
Но Феликс еще несется «на всех парусах», продолжает организовывать вечера «Огонька», на которые приглашает самых ярких персонажей перестроечной эпохи, пишет и еще печатается, хотя не так часто, как раньше, и не обращает внимания на косые взгляды пришельцев в его, «любимчика Коротича», сторону. Но, как сказал великий писатель, Аннушка уже разлила масло…
Прошло какое-то время. Феликс и Серго Микоян должны были выступать в «Блохинвальде», так в народе именовали печально известный Онкологический центр на Каширке. Накануне выступления в редакции «Огонька» раздался звонок. Феликса пригласили к телефону:
– Здравствуйте, Феликс Николаевич, – раздался неуверенный женский голос. – Я вдова диссидента Андрея Кистяковского, распорядителя Русского общественного фонда помощи политзаключенным и их семьям, переводчика Кестлера, Толкина, Паунда… Мне хотелось бы срочно передать вам письмо, в нем рассказывается, как умертвили моего мужа…
Феликс спустился к проходной, подошел к стоявшей в стороне женщине, которая взволнованно и сумбурно поведала о том, как якобы по указанию КГБ на Каширке свели в могилу ее мужа, и передала материал для публикации в «Огоньке».
– Все подробности в этих бумагах, я хочу это обнародовать…
Наш герой не на шутку разволновался, почувствовав, какой сенсационный материал оказался в его руках.
«Что делать? Показать документ редактору или сразу подготовить материал для публикации?» – размышлял он.
И вдруг журналист опомнился: ведь завтра выступление в Онкоцентре. Он решает поведать аудитории о своей встрече с вдовой Кистяковского.
Выступая перед собравшимися в зале врачами и другими сотрудниками больницы, оратор постепенно набирал обороты. Его речь становилась все более эмоциональной.
– У меня есть письмо вдовы диссидента Кистяковского, в котором она рассказывает о том, что будто бы в вашей больнице по приказу КГБ отказались лечить от рака ее мужа Андрея Кистяковского.
Ошарашенный зал стих. Серго Микоян в ужасе уставился на Феликса. Но тот, увлеченный остротой момента, не почувствовал «перебора»…
Утром следующего дня работница кадровой службы «Огонька» позвонила Феликсу и сообщила, что в три часа, он должен быть на заседании редакционной коллегии. Пока журналист размышлял, по какому вопросу он приглашен и почему звонили из отдела кадров, один знакомый из «ближнего круга» шефа доверительно шепнул по телефону, что когда Коротичу позвонили с Каширки с жалобой на Феликса Медведева, главный редактор, не моргнув глазом, отрапортовал:
– А журналист Медведев в «Огоньке» не работает.
Услышав об очередном предательстве шефа, Феликс задохнулся от возмущения и прокричал:
– Это не он меня уволит, это я его от себя увольняю! – он с грохотом швырнул трубку и бросился к пишущей машинке.
Негодуя, он напечатал заявление об уходе – документ, подводивший итог его пятнадцатилетней работе в авторитетнейшем печатном органе страны.
В знаменитом «правдинском» здании у Савеловского вокзала Феликс больше ни разу не был.
Спустя короткое время, когда августовские тучи сгустятся над Москвой, рупор перестройки Виталий Коротич «уволится» и сам. Он бросит на произвол судьбы «Огонек», не вернувшись из загранкомандировки в США.
Вскоре миллионные тиражи «Огонька» начнут катастрофически падать. Через год они снизятся почти в три раза, а еще немного погодя сползут к цифрам 20-х годов ХХ века. Но Феликса не будет волновать судьба покинутого издания, его целиком захватят новые планы, поездки, встречи и книги. К этому времени «исход смельчаков перестройки» приобретет массовый характер. Точно также потом покинут измочаленную Отчизну олигархи, мэры и банкиры ельцинской поры. А Феликс останется дома, со своей страной, с ее страданиями, с ее страшным прошлым, трудным настоящим и неясным будущим.
Громкая слава Виталия Коротича окажется скоротечнее, чем можно было бы ожидать. Оставшись в Америке надолго и издав там книгу мемуаров «Зал ожидания», он будет жаловаться в ней на невостребованность и забвение, а также на бывших своих соратников, в том числе и на Феликса, намекнув на его якобы «связи с КГБ». На эти пассажи своего бывшего шефа Феликс ответит раскатом громкого хохота, вспомнив единственную в своей жизни «связь с КГБ», и с самоиронией отметит: «Таких, как я, легкомысленных, вспыльчивых, а главное, живущих «на разрыв аорты», на Лубянку не берут!»
Как-то, оставляя Коротичу автограф на экземпляре новой книги, Феликс написал: «Застывший в восхищении…» Потом он посмеивался над своей способностью влюбляться в людей и вспоминал фразу из детской игры: «Застыл? Отомри!» Под таким ироничным названием Феликс опубликует в «Московском комсомольце» статью, в которой расскажет о своем разочаровании в одном из «прорабов перестройки» Виталии Коротиче.