Пришвин Михаил Михайлович

(псевдонимы Михаил Хрущевский, М.Алпатов и др.) [23.1(4.2).1873, с.Хрущево Елецкого уезда Орловской губернии— 16.1.1954, Москва] — прозаик.

Происходил из купеческого сословия. Родился в имении Хрущево, купленном у помещика дедом Пришвина. С 1883 учился в Елецкой гимназии. После года учебы оставлен повторно в 1-м классе за неуспеваемость, с выводом: «Безнадежен по малоспособности». В 1885 попытался совершить с друзьями-гимназистами романтический побег в «Азию», который рассматривал позже как свое первое, стихийное устремление к мечте. Пришвину запомнилось заступничество от насмешек гимназистов («бежали в Азию, а попали в гимназию») учителя географии В.В.Розанова, впоследствии известного публициста и философа: «Это хорошо, это необыкновенно» (Дневники. 1918-1919. С.365). Однако в 1889 Пришвин был исключен из гимназии без права поступления в другое учебное заведение — за оскорбление того же Розанова. В последние гимназические годы увлекался чтением нелегальной литературы.

С осени 1889 продолжал учебу в реальном училище в Тюмени, живя у дяди, крупного промышленника.

В 1893 сдал экстерном экзамены за 7-й класс и поступил на агрономическое отделение химического факультета Рижского политехникума. В Риге активно участвовал в деятельности т.н. школы пролетарских вождей: распространял подпольную литературу, переводил сочинения Бебеля и Меринга, воспринимая марксизм в апокалипсически окрашенном образе «светлого будущего», которое грядет после неминуемой мировой катастрофы.

В 1897 арестован и приговорен к году тюремного заключения; весной 1898 выслан под надзор полиции на родину, в Елец.

При запрете учиться в России в 1900 Пришвин получил разрешение выехать в Германию, где поступил в Лейпцигский университет, посещал также лекции в Берлине и Иене. Учился у всемирно известных профессоров: В.Ф.Оствальда, В.Вундта, Э.Геккеля, К.Бюхера и др. Увлекался музыкой Р.Вагнера (за время учебы 37 раз слушал оперу «Тангейзер»), натурфилософией Гете. Особенно много занимался в лаборатории физикохимика и философа В.Ф.Оствальда. Научные интересы и «прозрение в мещанство социал-демократии» (СС. Т.3. С.9) привели Пришвина к отходу от революционной деятельности.

В 1902, окончив обучение, отправился в Париж, где влюбился в В.П.Измалкову, студентку Сорбонны, однако вспыхнувшая любовь завершилась трагическим для Пришвина разрывом, наложившим отпечаток на всю его жизнь и творчество — «ей представляется, что он любит не ее, а мечту свою» (Дневники. 1918-1919. С.132).

Возвратившись в Россию, работал агрономом в Тульской губ., в Клинском уездном земстве, в Петровской сельскохозяйственной академии в Москве.

В 1904 переехал с семьей (в Клину Пришвин сошелся с неграмотной крестьянкой с ребенком) в Петербург, где стал секретарем редактора сельскохозяйственной энциклопедии, затем работал на опытной агрономической станции под Лугой; публиковался в науч. журналах; составлял популярные пособия («Как удобрять поля и луга», 1905; «Картофель в полевой и огородной культуре», 1908).

Однако приземленность практической науки вызывала чувство неудовлетворенности. Зато при близком общении с простыми людьми нарастало увлечение живым, разговорным языком, выразительной силой народной речи. Выход в литературу был найден около 1904 при попытке Пришвина записать мучительно переживаемую историю первой любви. Первый рассказ — «Домик в тумане» (1905; не сохранился).

С 1905 подрабатывал в газетах, главным образом в «Русских ведомостях», где редактором был его двоюродный брат И.Н.Игнатов.

Летом 1906 по совету этнографа Н.Е.Ончукова отправился для сбора фольклора в Заонежье — не тронутый цивилизацией Выговский край Олонецкой губ. 38 сказок, собранных Пришвиным, вошли в сборник Ончукова «Северные сказки» (1908). Впечатления от путешествия составили книгу «В краю непуганых птиц. Очерки Выговского края» (1907). Этнографические зарисовки, благодаря присущему Пришвину «родственному вниманию» (слиянию душой с предметом изображения), переросли в целостную картину хозяйственной деятельности, обычаев и обрядов северян, с большим количеством колоритных, художественно выписанных типов сказительниц, воплениц, бурлаков. Увлеченно описывая патриархальные особенности быта северян, Пришвин, однако, избегает идеализации, не оставляя без внимания и негативные стороны жизни. На примере Выговской пустыни показана трагическая судьба староверчества. Книга воспринималась как этнографическое исследование, но ее достоинства проистекали, конечно, не из научности, а из бесспорной оригинальности художественного таланта Пришвина.

Во второй книге путешествий Пришвина «За волшебным колобком. Из записок на Крайнем Севере России и Норвегии» (1908), повествование которой стилизовано под народную сказку, намечена сквозная тема творчества Пришвина — тема сближения жизни и сказочной мечты, поиска прекрасного в повседневности. Эта книга, в которой повествовательная манера Пришвина становится более свободной, субъективной, — важный шаг вперед от этнографии к художественной прозе.

Познакомившись в 1907 с А.М.Ремизовым, близким ему по мировосприятию, художественным принципам и любви к народному языку, прошел у него, как и ряд других известных писателей, «школу» литературного мастерства. А.Ремизов ввел Пришвина в литературные круги Петербурга. Под влиянием собраний Религиозно-философского общества Пришвин совершил летом 1908 путешествие в заволжские леса на Светлое озеро, к легендарному граду Китежу. В живой, импрессионистической манере Пришвин воссоздал в книге «У стен града невидимого» (1909) атмосферу паломничества, разнообразные проявления «наивной народной веры», раскрывая народную боль по утраченному религиозному единству. Пришвин обнаруживает сходство духовных исканий неграмотных сектантов-староверов и рафинированных столичных интеллигентов, представителей т.н. нового религиозного сознания. После возвращения из путешествия Пришвин познакомился с кругом символистов Д.С.Мережковского, с А.А.Блоком, В.И.Ивановым, вновь встретился с В.В.Розановым, уже знаменитым философом и публицистом. Влияние Розанова ощутимо не только в произведениях Пришвина этого периода повышенного интереса к религии; на протяжении всей жизни Пришвин вел в дневниках спор-диалог с этим религиозным мыслителем. Повлиял Розанов и на более позднее обращение Пришвина к форме философской лирической миниатюры. Несмотря на благосклонное внимание мэтров символизма к книге «У стен града невидимого» (см., например: Мережковский Д. Расколовшийся колокол // Русское слово. 1909. 16 дек.), Пришвин вскоре отходит от «богоискателей»: его, всю жизнь стремившегося к нераздельности жизни и творчества («пишу как живу»), разочаровало то, что они «пишут таинственно, говорят и живут обыкновенно» (СС. Т.2. С.587).

Результатом новой поездки — в среднеазиатские степи, за Иртыш — стал цикл лирических произведений «Черный араб» (1910), в котором окончательно оформилось мастерство Пришвина как художника, особое умение переплавлять реальные наблюдения в поэтическую картину целостной жизни в родстве с природой. «Черный араб» вызвал восторженный отклик Горького, к которому Пришвин также испытывал определенное тяготение. Вместе с тем позиция Пришвина была подчеркнуто независимой — он стоял особняком между символистами, с которыми его сближало внимание к эстетической и духовной сторонам творчества, и Горьким, который был близок ему жизнеутверждением, интересом к простым людям. Предреволюционное творчество Пришвина отмечено особенно сильным влиянием стилистики А.Ремизова, иногда приводящим к чрезмерной вычурности, нарочитому смешению грез и реальности («Иван Осляничек», 1913; «Грезица», 1916).

В 1910-е Пришвин также много путешествует, обычно проводя летние месяцы в отдаленных деревнях Псковской и Новгородской губ.

В 1910-11 переходит от этнографии к чисто художественной форме, заметно колеблясь между реализмом и модернизмом («Крутоярский зверь», «У горелого пня» и др.). Итогом раннего периода стало 3-томное собрание сочинений Пришвина, выпущенное в 1912-14 руководимым Горьким издательством «Знание».

Важная веха в биографии Пришвина — большая статья «Великий Пан» (1911) влиятельного критика Иванова-Разумника, давшего развернутую характеристику и высокую оценку творчеству Пришвина как крупного, сформировавшегося художника, поэта космического чувства (хотя основной тезис критика о пантеизме Пришвина ныне представляется спорным). Оценки критиков, относивших Пришвина к «неореалистам» за сочетание в его творчестве реалистических черт с усложненностью и налетом мистической стилизации («Крутоярский зверь», 1911; «Птичье кладбище», 1911; «Никон Староколенный», 1912, и др.), были противоречивыми: с одной стороны, отмечалось «глубокое и любовное проникновение» писателя в души людей, тонкое понимание природы (В.Л.Львов-Рогачевский), с другой — оценка его как этнографа, «без личности», «с глазами вместо сердца» (3.Н.Гиппиус).

В 1912-14 Пришвин много печатался в журнале «Заветы», продолжая сотрудничать в либеральных газетах «Русские ведомости», «Речь», «Биржевые ведомости». Из газетных очерков Пришвин составил сборник «Заворошка. Отклики жизни» (1913), давший разнообразный срез русской жизни предреволюционного периода. Особое внимание в очерках, написанных сдержанно, без присущих более позднему Пришвину лиризма и личностной интонации, уделяется взаимоотношениям интеллигенции и народа, отмечается нарастание социального недовольства. Получив в 1914, после смерти матери, в наследство надел земли в Хрущеве, Пришвин строит дом и намеревается заняться хозяйствованием.

Во время Первой мировой войны Пришвин в основном выступал как газетный публицист, воссоздавая скупыми репортажными средствами обстановку военного времени на фронте и в тылу. Дважды ездил корреспондентом на фронт. Художественные произведения в этот период редки. В стилизованном в духе Ремизова рассказе «Цепочка Иисусова» (1915) переплетаются народные поверья, сны, религиозные предания и наблюдения над природой и жизнью волков. В рассказе «Чертова ступа» («Косым») (1916) Пришвин создал образ типичного кулака, думающего в трудное для страны время лишь о личной корысти. В рассказе «Страшный суд» (1917) показано всеобщее изменение отношения к войне накануне революции.

Проведя лето 1917 за обработкой земли в Хрущеве, Пришвин осенью вернулся в Петроград, где его застала революция. Приняв Февральскую революцию как историческую неизбежность, к октябрьским событиям Пришвин отнесся резко отрицательно, выступив в правоэсеровской газете «Воля народа» с большим количеством острых заметок, раскрывающих антинародную, разрушительную сущность большевистского переворота. Пришвин рассматривает революцию в апокалипсических тонах, как приход к власти князя тьмы Аваддона, обнаруживая в лицах и целях революции «обезьяньи» черты, «смердяковщину», дух мещанства и корысти («Князь тьмы», «Смех обезьян», «Невидимый град», «Убивец» и др. — см.: Цвет и крест).

2 янв. 1918 Пришвин был арестован ЧК и 2 недели находился в заключении.

С весны 1918 Пришвин живет в Хрущеве, посылая репортажи в московскую газету «Раннее утро» о разгуле анархии, разграблении помещичьих усадеб, «черном» переделе земли и произволе новой власти в провинции. Пришвин намеревался провести смутное время в деревне, занимаясь обработкой земли наравне с крестьянами. Однако осенью 1918, получив от крестьян «выдворительную», был вынужден покинуть Хрущево.

В 1918-20 Пришвин, в поисках жизни «свободного человека», работал в различных учреждениях Елецкого уезда; преподавал географию в гимназии, откуда прежде был изгнан; едва не подвергся расстрелу мамонтовскими войсками. Занимал принципиально нейтральную позицию, «ни за белых, ни за красных» (Дневники. 1918-1919. С.288), выдвигая вместо политической позиции «голубое знамя» христианства.

В 1920 Пришвин уехал в глубь России — на родину жены, в Дорогобужский уезд Смоленской губ., где стал учителем словесности («шкрабом») и хранителем созданного им музея усадебного быта в Алексине (см. автобиографический рассказ «Школьная Робинзонада» [1924] // Встречи с прошлым. М., 1976).

В 1922 Пришвин возвращается в Подмосковье и после долгого перерыва возобновляет сотрудничество в журнлах «Красная новь», «Новый мир» и др. Посылает автобиографическую повесть «Раб обезьяний» (современное название «Мирская чаша», 1920; полностью опубл. в 1982) на рецензию непосредственно Л.Троцкому. В повести послереволюционная Россия предстает как занесенная снегом дикая «Скифия», где разрушен традиционный уклад жизни и идет драматическая борьба культурных, духовных начал с проснувшимися в человеке «звериными» инстинктами. Л.Троцкий, признав «крупные художественные достоинства» повести, назвал ее, однако, произведением «сплошь контрреволюционным» (Пришвин в воспоминаниях современников. С.103). Переизданием в 1923 книг Пришвина («Колобок», «Черный араб») и публикацией его произведений об охоте и природе, детских рассказов возобновляется участие Пришвина в литературном процессе. По выходе в свет автобиографической повести о детстве «Курымушка» (1924) Пришвин рассматривается критикой как крупный талантливый писатель-«попутчик», один из лучших художников слова, хотя и избегающий актуальных тем строительства новой жизни и поэтизирующий прошлое.

Придя к важному выводу о «распылении старого мира» (Красная новь. 1924. №1), Пришвин пытается вписаться в новую действительность, не утратив собственной личности. Одна из первых удачных попыток создания современного очерка о людях труда — книга «Башмаки» (1925), в которой конкретные наблюдения над профессиональной деятельностью и характерами подмосковных башмачников, полные познавательного интереса, обретают и высокохудожественную, занимательную литературную форму. Пришвин все чаще обращается к теме природы, но это не «бегство в природу», а, наоборот, борьба с торжеством механистических начал через утверждение органической цельности жизни, через раскрытие сущности природы как «зеркала человека» (СС. Т.7. С.334).

Как и многие последующие произведения Пришвина в «малой форме», книга «Родники Берендея» (отдельным изданием 1926) была создана на основе дневников, которые Пришвин вел на протяжении почти всей жизни (1905-54). Поэтичные «фенологические» наблюдения в «Родниках Берендея» сочетаются с глубокими жизнеутверждающими философскими раздумьями. Но начиная с 1920-х дневники перестали играть роль только «лабораторного» материала для художественного творчества, постепенно обретая черты уникального по масштабам и достоверности (Пришвин поверял дневникам самые сокровенные мысли, без оглядки на цензуру) самостоятельного произведения — обращенной к потомкам «летописи» трагической эпохи, с напряженным осмыслением современности в русле традиционных религиозно-философских, этических и эстетических исканий русской культуры, насильно прерванных революцией.

В 1926 Пришвин поселился в Сергиевом Посаде (с 1930 — Загорск), где жил до 1937. Автобиографический роман «Кащеева цепь» (отд. изд. 1927) — одно из главных произведений Пришвина, был тепло встречен критикой. Отмечались убедительно показанная история формирования творческой личности, раскрытие мотивов прихода молодежи в революционное движение, запоминающиеся, правдоподобные характеры. Благодаря поддержке Горького, Пришвину удалось издать в 1927—30 собрание сочинений в 7 томах.

Выход в 1930 последнего тома («Журавлиная родина»), однако, совпал с началом травли Пришвина в печати за «биологизм», «наивничанье», «неверие в конечные цели революции» и т.д. в связи с усилением вульгарно-социологических нападок РАППа на литературное объединение «Перевал» (Григорьев М. Пришвин, алпатовщина и «Перевал»// Литературная газета. 1930. 4 дек.; Малютин 3. Очерки, становящиеся реакционными записками // На литературном посту. 1930. №17 и др.). В отчаянии от творческой несвободы, ужасов «раскулачивания» и отрицания личности Пришвин был на грани самоубийства (Дневник 1930 г. // Октябрь. 1990. №7. С.173). Однако после роспуска РАППа и организации Союза писателей положение Пришвина в советской литературе стабилизировалось, хотя критикой сознательно создавался зауженный образ «певца природы», автора бытовых очерков, охотничьих рассказов и произведений для детей.

Одно из наиболее совершенных произведений Пришвина — лирическая повесть-поэма «Жень-шень» (1933), в которой гармонично выразились его «коренное» мироощущение и лучшие стороны его писательского дарования — поэтичные и в то же время точные описания природы, тончайший психологизм, дружеская доверительность интонации, стилистическое разнообразие и выразительность языка.

В 1930-е Пришвин много работал для детей, издав книгу рассказов «Лисичкин хлеб» (1939), книгу для юношества «Серая Сова» (1938) о «родственной душе» — канадском индейце, живущем в неразрывной связи с природой, и др.

Для творческого метода Пришвина характерно утверждение радости жизни вопреки страданию, неуклонное стремление, несмотря на знание темных сторон жизни, дело свое вести «в светлую сторону». Однако «геооптимизм» Пришвина (Горький) подвергался упрощенной трактовке в духе идеологических штампов социалистического реализма, Пришвин воспринимал свое жизнеутверждение как «крестную жертву»: «Я, может быть, больше других знаю и чувствую конец на кресте, но крест — моя тайна, моя ночь, для других я виден, как день, как цвет» (СС. Т.8. С.147).

С 1937 Пришвин жил в Москве.

В конце 1930-х Пришвин пережил духовный переворот: завершился долгий путь Пришвина к «Невидимому Граду» христианства, к Церкви, положивший начало новому этапу творчества — воплощению средствами искусства идеи «радостного творчества христианского космоса любви» (Дворцова Н.П.- С.39).

В 1940 г. Пришвин женился на В.Д.Лебедевой (урожденной Лиорко), оказавшей существенное влияние на развитие православных тенденций в его мировоззрении и творчестве, а позже сыгравшей ведущую роль в разрушении стереотипного восприятия Пришвина только как «певца природы» и раскрытия его подлинного, всестороннего образа художника-мыслителя (см. об их отношениях в совместной книге «Мы с тобой. Книга любви». М., 1996).

В 1940 вышла в свет созданная на основе дневников книга «Неодетая весна», в которой Пришвин стремился «изобразить нашу природу с животными, растениями, в живой связи между собой, как великий Дом человека» (Октябрь. 1940. №1). Тогда же в «Новом мире» (1940. № 9-10) печаталась «поэма» о любви «Фацелия» — одно из самых поэтических сочинений Пришвина, созданное на основе дневниковых миниатюр. Печатание, однако, было прервано и вместо последней части появилась резко отрицательная статья (Мстиславский С. Мастерство жизни и мастер слова // Новый мир. 1940. №11-12), обвинявшая Пришвина в аполитичности и т.п.

Годы Великой Отечественной войны Пришвин провел в д.Усолье под Переславлем-Залесским (Ярославская обл.). Вернувшись в 1943 в Москву, создал на основе военных впечатлений наполненную светом любви и исканий правды жизни «Повесть нашего времени» (1944; опубл. 1957) — «вещь со славянской душой» (СС. Т.8. С.448).

Около 20 лет работал Пришвин над романом-сказкой «Осударева дорога» (1-я ред. закончена в 1948, опубл. в 1956). Действие романа происходит в Заонежье, где Пришвин побывал еще в начале века, собирая сказки, и снова в 1933, когда там строился Беломорско-Балтийский канал. Драматическое столкновение прошлого и нового, природы и человека, несвободного труда и государственной необходимости послужило Пришвину канвой для размышления над глубочайшими религиозно-философскими и социально-этическими проблемами. Тема рождения новой личности через нахождение пути к свободе как «осознанной необходимости», раскрытая в образе Зуйка, решалась Пришвиным в духе христианства. Однако чрезмерная привязанность сюжета к конкретным местам, связанным с народным страданием, и невозможность высказаться открыто затруднили правильное восприятие произведения. Глубокий религиозно-философский подтекст его символики становится понятным из опубликованных «лесов» к роману (Наше наследие. 1989. №1,2).

Наиболее известное произведение Пришвина — сказка-быль «Кладовая солнца» (1945), посвященная теме становления детских характеров, единства человека и природы. Повесть, в которой блестяще соединились поэзия природы, занимательность сюжета и познавательный интерес, заняла первое место на конкурсе Министерства просвещения РСФСР на лучшую книгу для детей.

В 1953 Пришвин закончил работу над повестью-сказкой «Корабельная чаща» (опубл. в 1954, после кончины Пришвин), в которой действуют те же герои, что и в «Кладовой солнца». Мотив «поиска правды» придает повести с незатейливым сюжетом о путешествии детей к заповедному лесу (в поисках отца) философско-символический характер. Форма «сказки» характерна для послевоенного Пришвина, увидевшего в этом жанре неограниченные возможности сближения мечты и действительности, «творчества небывалого», как единственно допустимое в условиях того времени средство проведения идеи религиозного преображения мира. Для Пришвина характерны проходящие сквозь все его творчество, развивающиеся и видоизменяющиеся вместе с духовным развитием самого художника идейно-нравственные «мыслеобразы» — лейтмотивы, охватывающие целые комплексы идей и помогающие глубже проникнуть в целостное мироощущение писателя в процессе его духовного роста: «родственное внимание», «сердечная мысль», «творческое поведение» и т.д.

Пришвин по праву считается классиком русской литературы, выдающимся мастером слова, художником-гуманистом, утверждавшим целостность бытия и призывавшим друга-читателя к сотворчеству жизни. С особой остротой звучат в наше время экологические мотивы творчества Пришвин — тема охраны природы, взаимосвязи человека и окружающего мира, единства всего живого. Вместе с тем «Дневники», которые Пришвин считал наиболее важными в своем наследии, опубликованы еще далеко не полностью. Из огромных «потаенных» дневников (около 25 томов среднего объема) Пришвин предстает не только беспримерным «летописцем» целой эпохи в жизни страны, но и глубоким религиозным мыслителем, одним из создателей современного планетарного мироощущения — представителем русского космизма, чьи идеи перекликаются с сочинениями Н.Ф.Федорова, В.И.Вернадского, А.А.Ухтомского, А.Ф.Лосева. В контексте «Дневников», издание которых продолжается, предстоит еще переосмысление места Пришвина как писателя и мыслителя в истории отечественной литературы.

В.А. Фатеев

Использованы материалы кн.: Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги. Биобиблиографический словарь. Том 3. П — Я. с. 130-135.

Михаил Пришвин в сети:

Войти