Валентина Синкевич «Л. Алексеева: Поэт своего поколения»
Письма Л. Алексеевой к В. Синкевич
За два года до смерти одна из лучших поэтов «югославской эмиграции» Лидия Алексеевна Алексеева (урожд. Девель, в замужестве Иванникова), опубликовала в «Новом Журнале» (1987, № 166) стихотворение «Моему поколению»:
С облаков наплывают летучие тени
В чащу кленов, осин и берез.
Мы – последние листья на ветке осенней,
Многих ветер, играя, унес.Но пока еще солнце проходит по кругу
И последняя птица поет,
Мы дрожим на ветру и киваем друг другу,
Собираясь в прощальный полет.И о счастье зеленом своем вспоминая,
Лист листу, торопясь, говорит…
А когда облетит наша ветка родная,
Всех нас ласковый снег усмирит.
Можно сказать, что она была последней из поэтов младшего поколения первой эмиграции, творчески выросших уже за рубежом, попав сюда в детском возрасте. И еще можно добавить, что она – единственный в Зарубежье настоящий «певец природы». Ведь даже это процитированное стихотворение: кто из зарубежных поэтов так проникновенно сумел бы сравнить свое поколение с листьями на осенней ветке, а счастье окрасить в зеленый цвет, то есть цвет весенних листьев? О природе Алексеева не уставала писать, природа неизменно питала ее воображение и давала ей творческий импульс.
Современный гигантский город Лидия Алексеевна не любила, но жила в Нью-Йорке: работа и, как ни странно, русская культура, крепко вросшая в послевоенный Нью-Йорк. Здесь собралось довольно много людей ее поколения, ее судьбы, ее культуры. Для них она и писала свои медитативно-созерцательные стихи, овеянные тихим лирическим настроением. Среди этого поколения было у нее, по эмигрантским понятиям, немало читателей и почитателей. Даже во многих странах. Например, живший в Германии, созвучный ей по духу поэт второй эмиграции Димитрий Иосифович Кленовский (наст. имя Крачковский, 1893–1976), во Франции – ее землячка по Югославии, поэтесса Екатерина Леонидовна Таубер (в замужестве Старова, 1903–1987). А в Австралии – тоже югославская землячка – Клавдия Прокофьевна Пестрово (даты жизни точно не установлены).
В Нью-Йорке Лидия Алексеевна нашла постоянного и верного друга – известную поэтессу второй эмиграции Ольгу Николаевну Анстей (наст. имя Штейнберг, 1912–1985). С ней она делилась творческими замыслами, ей читала свои новые стихи, вслушиваясь внимательно в дружескую критику чуткой и понимающей подруги. Смерть Анстей была для Алексеевой большим ударом, от которого она, в сущности, уже никогда не оправилась.
Я долгие годы была знакома с Лидией Алексеевной. Но хорошо ли я ее знала? Нет, конечно. Она всегда казалась одинокой, замкнутой, да и была таковой. Мне кажется, что лишь Ольга Николаевна Анстей могла подойти к ней более близко, более достоверно узнать не только ее творческий характер, но и личность. Однако воспоминаний Ольга Николаевна, к сожалению, не писала.
Я помню, как поехала в Нью-Йорк на встречу с Алексеевой, чтобы получить материал для задуманного мною очерка о ней. (Признаюсь, он долго не писался и появился в печати уже после смерти поэтессы.) Мы просидели много часов в кафе. Она неторопливо рассказывала, но почти все о том, что я уже знала. Новой для меня оказалась лишь информация о ее родстве с Ахматовой: двоюродная племянница. (Мать Алексеевой и Ахматова были двоюродными сестрами.)
В 1973 году я послала Лидии Алексеевне свой «первый блин комом» – маленький сборничек стихов «Огни». Скоро пришел от нее ответ, необыкновенно благожелательный и даже щедрый по отношению к моим поэтическим опытам. Здесь могу сказать, что мне удалось не подпасть под «нас возвышающий обман», а остаться на стороне истины. Я понимала, что мои диковатые ритмы не могли быть близки ей, необыкновенно гармоничной творческой натуре, всю жизнь отстаивавшей свое понимание и восприятие поэзии. Позже это подтвердилось многими беседами с ней. Крупицы этих разговоров есть и в письмах ко мне. Но, в основном, они касаются ее творческого сотрудничества с редактируемым мною поэтическим альманахом «Встречи».
Опираясь на долголетнее знакомство с Алексеевой, я могу сказать следующее. Со временем, когда один за другим уходили в «мир иной» друзья-коллеги, включая ее близкую подругу Анстей, она ощутила страшную пустоту. И почти совсем перестала писать. В литературе мне известно только одно имя, связанное с полным творческим одиночеством: Эмили Дикинсон – замечательная американская поэтесса XIX века, совершенно не понятая и не оцененная своими современниками. Но, говоря об Алексеевой: ей стало не хватать того, что в советское время называлось «социальный заказ», да простится мне это упоминание. Тогда в Зарубежье еще существовали журналы, в которых она могла печататься, но не было настойчивых редакторов, уговаривающих ее писать и присылать стихи, потому что они, как прежде, востребованы, ценимы и необходимы.
Вот тут в творческой жизни Лидии Алексеевны возникли «Встречи». Она косвенно говорит об этом в письме своему югославскому земляку Алексею Борисовичу Арсеньеву, автору замечательной книги «У излучины Дуная: Очерки жизни и деятельности русских в Новом Саду» (1999). Он прислал мне для «Встреч» (2001) очерк «Пять лет переписки с Лидией Алексеевой». В нем Арсеньев цитирует некоторые отрывки из писем своей корреспондентки, например, этот: «Из литературных новостей – 9 февраля (1986) состоялся вечер поэзии. Кто-то внес в список выступающих мое имя. Так как моя нога была в довольно приличном состоянии, то я появилась и читала из своей последней книжки. Из других поэтов я знала только двоих, остальные были ‘3-й волны’ и смотрели на меня с любопытством. После вечера они подходили к нашей устроительнице Вале Синкевич и говорили, что им мои стихи очень понравились (моя «святая ложь». – B. C.). Чего я, к сожалению, не могла сказать о их стихах. Валя издает альманах ‘Встречи’. Ей очень хочется заставить меня писать новые стихи, ей просто досадно, что я не пишу».
Какого-то результата мне все-таки удалось достигнуть: в 1988 году Лидия Алексеевна опубликовала во «Встречах» три стихотворения, а в следующем, в год ее смерти, – четыре. Не все эти стихи были новые, но все – неопубликованные. Без публикации во «Встречах» они навсегда бы исчезли в ее архиве, погибшем в Нью-Йорке.
Лидия Алексеева не дожила до многого. Самое главное – умерла, не узнав, что рухнул Советский Союз. Не дожила она и до публикаций в России. А были они довольно значительны. Например, участие в трех самых известных антологиях, вышедших в Москве почти одновременно: «Строфы века» (1995), «Вернуться в Россию стихами» (1995), «Мы жили тогда на планете другой» (1995–1997). (Названия двух последних антологий зарубежных поэтов первой и второй волн эмиграции взяты из стихотворений Георгия Иванова.) Затем в Москве вышла книга «Поэтессы Русского Зарубежья» (Л. Алексеева, О. Анстей, В. Синкевич), 1998. На сей день самое полное собрание сочинений Лидии Алексеевой (стихи, проза, переводы) – «Горькое счастье» – вышло в Москве в 2007 году. Не устаю повторять: до этих событий не дожила Лидия Алексеевна Алексеева, а с ней десятки достойных имен русских литераторов, рассеянных по всему миру, лишенных страны, где родились, но на языке которой писали до конца своих дней.
У меня сохранилась горстка писем Лидии Алексеевой, некоторые из них я, перед сдачей в архив, хочу опубликовать. Что могут они прибавить к ее стихам или к биографии? Может быть – ничего. Но в них все-таки слышится интонация ее тихого голоса, иногда угадываются ее мысли о поэзии, особенно современной. А если не это, то, может быть, несколько строчек из этих писем подскажут хоть двум-трем читателям нового поколения (ее-то поколения уже нет) о тихом, лирическом поэте, любившем природу и все в нем живое, но жившем в сложное время и в сложном мире, ей чуждом и непонятном.
Длинных стихов Лидия Алексеевна не писала, длинных писем, кажется, тоже. В начале нашей переписки она подписывала письма фамилией своего мужа: Иванникова, а с 1985 года псевдонимом: Алексеева. Вот пять ее писем 1980-х годов. (Письмо с добрыми словами в адрес моих стихов, датированное 1973 годом, я не публикую – по понятным причинам.)
19-II-81
Милая Валя!
Приятно было с Вами повидаться. По дороге домой в автобусе я начала читать «Перекрестки» (с 1983 г. «Встречи». – B. C.) и потом читала дома. К сожалению, должна сознаться, что особого удовольствия не получила. «Авангардизм» там по-моему какой-то совсем не новый и в смысле таланта убогий. Единственное, что можно сказать, что в стихах классического толка сразу видно, стоит ли автор чего-то или нет, а в стихах заумных это так завуалировано, что вообще ничего не скажешь. Теперь я понимаю и Т. Фесенко и Нарциссова (1).
Адрес Екатерины Леопольдовны Таубер: M-me Catherine Staroff, Chemine de Vaumare, 206, Mougins, 06250 France.
Только я думаю, что лучше ей не показывать «Пер[екрестки]» – она в смысле критики много старорежимнее меня, только возмутится и стихов не даст. Мы с ней виделись в Париже и говорили на эту тему.
У Вас очень трудная задача – всех примирить, я Вам не завидую.
Ваша Л. Ив.
В связи с этим письмом я должна сказать, что некоторые поэты, называвшие себя абсурдистами, коробили и меня. Например, когда один из них опубликовал считалку с зайчиком, выходившим у него гулять на двадцать пятом счете, вместо пятого. Или печатал на всю страницу пословицу «Повторение – мать учения» и другое в том же духе, мне было не совсем понятно – какое это имеет отношение к поэзии. Наша редколлегия распалась, не сойдясь во мнении именно по этому вопросу. И «Перекрестки», чтобы выжить в такой «ситуации», должны были поменять свое название. И не печатать абсурдистов, дабы не растерять поэтов-«антиабсурдистов», к коим причисляла себя и я, «ходившая» у милой Лидии Алексеевны в модернистах. Дальше в ее письмах говорится об альманахе «Встречи», к которому она была весьма благосклонна.
11-XI-84
Дорогая Валя!
Спасибо за присланные «Встречи». Они становятся все интереснее и более или менее обретают свой стиль. Больше всех стихов в последней тетради (1984. – B. C.) мне нравятся «Влюбленные лошади» Бонгарта (2), недаром Вы их поместили на первом месте! Надо же одному человеку быть и замечательным художником и прекрасным поэтом. Бог на него расщедрился.
Мне жаль, что не могла быть на выступлении поэтов в Литфонде, всех бы повидала и послушала. Но лестница там еще не для меня. Все еще брожу с walker’oм. Но два раза уже выходила и на улицу, это прогресс. Авось к будущему году пойду по-человечески.
А со «Встречами» могу Вас поздравить! Мой привет Владимиру Михайловичу (3). Досадно, что я ни разу не видела его картин в натуре. Готовите ли следующий номер альманаха?
Целую Вас крепко
Ваша Л. Иванникова
6-IX-85
Дорогая Валя!
Спасибо Вам за Ваш сборник (4)! Я прочла его дважды внимательно (его мне прислали из N.Y.) – и оценила в нем то, что хотя Вы под сильным влиянием «модерна», но стихи Ваши понять можно и они очень искренни и теплы. Я безнадежно старый режим в «смысле осмысленности» и если не понимаю, что к чему, для меня стихи не существуют. Сижу здесь в глуши и газет не вижу – не знаю – какие были отзывы в печати? Австралийские поэтессы хотели бы его получить (Клавдия Пестрово и ее подруги). Сколько он стоит? Я заплачу, у них не очень-то хватает средств.
Я все еще на даче и не тороплюсь в N.Y. Сейчас там, кажется, настоящий ад, жара и духота. Моя благодетельница, Лилина(5) подруга, пересылает мне оттуда мою почту. Стихов я так и не пишу. А хожу я много лучше сейчас, и это для меня по важности на первом плане.
Очень хорош Ваш портрет в сборнике! И вообще оформление. Комплимент Владимиру Михайловичу и привет от меня.
Вас целую и желаю успеха во всем.
Ваша Л. Алексеева
З-III-86
Дорогая Валя,
Посылаю Вам чек на 7 дол. с просьбой послать последний номер «Встреч» Ек. Леон. Таубер. В нем нет ее стихов, но альманах ее интересует. Она очень больна сейчас. Вдобавок к ее обострившемуся полиартриту, она еще упала и пролежала два часа на холодном полу. Ее тераписту пришлось влезть в окно, чтобы ее поднять. Она живет одна и некому было помочь ей. Но ничто не может отбить у нее интереса к стихам. Ужасно ее жаль. Благодарю заранее.
Целую,
Ваша Л. Алексеева
10-ХП-88
Дорогая Валя!
Спасибо за Ваш сборник (6)! Я сначала прочла все подряд, а потом перечитывала те стихи, которые больше других понравились. По-моему, Вы стали писать свободнее, чем прежде, и сборник удачный – Вы очень чутко отзываетесь на большие и малые события жизни, а я это не умею. В этом смысле я «тугодум». Пишу вдруг о том, что случилось 50 лет тому назад. Почему – неизвестно. А современное скользит не задевая.
Сборник и выглядит хорошо, сделан с любовью и заботой.
«Встречи» тоже на мой взгляд лучше, серьезнее прежних, м. б. потому, что отсеялись некоторые «абсурдисты» и Вы притянули настоящих поэтов. Вы такой «пропагандист», что от Вас не открутишься так просто. Прислала ли Лиля что-нибудь?
Спасибо еще раз! Целую Вас и желаю дальнейших успехов!
Ваша Л. Алексеева
Привет Владимиру Михайловичу – его обложка и иллюстрация хороши, как всегда.
Это последнее письмо, полученное мною от Лидии Алексеевны. Через десять месяцев она умерла.
Среди ее писем я нашла три стихотворения. Но, в отличие от писем, это трудно читаемые, полустертые, плохие ксерокопии рукописей. Однако стихи, насколько мне известно, до сих пор не опубликованы. В них впервые я встретила по всей вероятности шуточный псевдоним Алексеевой: «Медведь». Он не удивителен: друзья и знакомые поэтессы знали о ее исключительной любви ко всем зверюшкам – домашним и диким. Но как могла я не спросить ее о «Медведе»? Не знаю. И простить себе не могу!
Вот в хронологическом порядке эти три стихотворения, которые удалось разобрать:
А это Кузнечику и его кузене Сверчке*
На дворе ненастный сквознячок,
Холодок рябит большие лужи,
И звенит застенчивый сверчок,
В теплый угол спрятавшись от стужи.Он хотел бы многое сказать,
Но звучит одной и той же нотой.
Под нее так сладко помечтать,
А мечта сменяется [неразб]И живет бубенчик до утра,
Все звенит не умолкая.
Рассветает. И вставать пора.И сверчок усталый затихает.
Тот же самый Медведь, 5-8-87
____________________
* Так в оригинале – В. С.
26-VI-88
[неразб] Кузнецу на память
Я плыву в бушующем просторе
Жизни, страсти, боли и тревог,
Я один в волнующемся море,
Никому не нужный островок.Но когда-нибудь к блаженной сени
Я легко причалю в тишине
И любимых отошедших тени
Светлой дымкой улыбнутся мне.
I-VII-88
Земля устала от дневного жара,
Взошла луна над Южной Стороной.
И музыка с приморского бульвара
Далекая струилась под луной.А мы сидели над прибрежной кручей
На мягко остывающей скале,
И запах пены свежей и шипучей
Всплывал над морем, дышащим во мгле.И мы не знали, ничего не знали,
И сердце билось мерно, как прибой, –
А он вставал в еще невидной дали
Тяжелый крест над нашею судьбой.Лидия Алексеева (она же Медведь)
ПРИМЕЧАНИЯ
- Татьяна Павловна Фесенко и Борис Анатольевич Нарциссов – оба, как и ряд других писателей, протестовали против включения в альманах текстов поэтов-абсурдистов. Татьяна Павловна Фесенко (1915–1995) – поэт, библиограф. В 1943 г. была вывезена на работы в Германию. В США с 1947 года. Работала в Библиотеке Конгресса США. Борис Анатольевич Нарциссов (1906–1982) – поэт, журналист. С 1919 г. в эмиграции в Эстонии. С 1941 г. – на фронте. Оказался на оккупированной территории, затем в Германии. В США с 1953 года. Работал в Библиотеке Конгресса США.
- Стихи из последней прижизненной поэтической подборки Сергея Романовича Бонгарта (1918–1985), известного американского художника, поэта. С. Бонгарт во время войны попал в Германию. С 1949 года – в США. Член Американской Академии исскуств.
- Владимир Михайлович Шаталов (1917–2002) – художник. С 1943 г. в Германии. С 1950-х – в США. Действительный член Американской Академии искусств.
- «Цветенье трав», 1985.
- Елена Матвеева – дочь поэтов Ивана Елагина и Ольги Анстей; поэт.
- «Здесь я живу», 1988.
Оригинал этой статьи находится здесь: http://magazines.russ.ru/nj/2010/259/si15.html