Соловьев В., Клепикова Е. «Довлатов вверх ногами», — Москва: Коллекция «Совершенно секретно», 2001, 192 стр.
Вслед за «мемуаром» Валерия Попова решил прочитать еще одну книгу о Довлатове, о которой слышал весьма неоднозначные отзывы. Книжка эта — двухчастная. Первая часть — «документальная», вторая — «художественная». При этом, и от той и от другой остается довольно странное ощущение. Соловьев с Клепиковой действительно довольно хорошо знали Довлатова еще с питерских времен, а в Нью-Йорке так и вовсе были соседями. В этом смысле, открывающий книгу «Разговор соавторов», а также «Довлатов на автоответчике» и «Трижды начинающий писатель» содержат определенные небезынтересные оценки, а также описание каких-то эпизодов из жизни героя и его окружения, на которые авторы имеют некоторый мандат по праву очевидцев. Но нужно заметить, что концентрироваться они предпочитают на том, что представляет фигуру Довлатова как писателя-середняка, человека без всякого личного шарма, упирая, что именно так он сам к себе и относился.
А вот вторая, «художественная» часть меня совсем озадачила. Документальный жанр все же удерживал авторов в поле реальных событий. Назвав последующие произведения — «Призрак, кусающий себе локти» и «Post Mortem» — повестями, повествование в которых ведется от имени неких придуманных персонажей, В.Соловьев дал себе волю высказать о своих героях, в первую очередь о Довлатове и Бродском, которые названы, фактически, реальными именами, все то, что по-видимому не решался сказать прежде. Прочтём до конца?
Попов Валерий «Довлатов», — Москва: Молодая гвардия, 2015, 355 стр.
По поводу этой книги у меня осталось два недоумённых вопроса: почему она опубликована в серии ЖЗЛ и чем так насолил Валерий Попов наследникам своего героя, что они запретили цитировать его письма, а также использовать в книге какие-бы то ни было фотографии, на которых запечатлен Довлатов? Мемуар Попова весьма далек от биографического академизма знаменитой серии издательства «Молодая гвардия». И выйди он под другой обложкой, лично у меня вообще не было бы к этой симпатичной и, в целом, довольно доброжелательной к Сергею Донатовичу книге, ровно никаких претензий. По стандартам ЖЗЛ в ней многовато Валерия Попова, а вот для жанра воспоминаний — в самый раз. Мне показалось в ней ценным то, что писателя Довлатова мы видим глазами человека, который его знал достаточно хорошо в те далекие годы, когда будущий классик был еще в статусе вечно начинающего автора, бродящего по редакциям и мечтающего опубликовать хоть что-нибудь из своих, имеющихся на тот момент, еще довольно несовершенных вещей.
Поляков Юрий «Гипсовый трубач, или Конец фильма», — Москва: АСТ, 2008, 384 стр.; «Гипсовый трубач: Дубль два», — Москва: АСТ, 2008, 448 стр.; «Конец фильма, или Гипсовый трубач», — Москва: АСТ, 2012, 672 стр. (Роман в трех книгах).
Одна из самых остроумных книг, прочитанных мною. Хотя говорить «одна», про «Гипсового трубача», выходившего частями в течении нескольких лет, математически неверно. «Трубач» это даже не три полновесных тома, а десятки, если не сотни сюжетов и баек рассказанных друг-другу ее героями — писателем Андреем Кокотовым — автором серии любовных романов из цикла «Лабиринты страсти», публиковавшихся под псевдонимом Аннабель Ли и режиссером Дмитрием Жарыниным — снявшим в советское время гениальную кинокартину «Двое в плавнях», «смытую» по приказу брежневских партократов. Несмотря на то, что картину эту практически никто так и не увидел, факт «надругательства», которую учинила власть над высоким искусством, оказался достаточен для причисления режиссера к классикам кинематографа. И вот желающий тряхнуть стариной Жарынин и мечтающий наконец-то написать что-то стоящее Кокотов едут в дом творчества «Ипокренино» для того, чтобы сочинить сценарий нового фильма. В ходе работы над сценарием они оба пускаются в воспоминания, повороты задуманного сюжета рождают у них все новые и новые ассоциации, которые все дальше уводят соавторов от основной задачи, зато радуют читателя фантастически смешными, но при этом сатирически заостренными и очень узнаваемыми сценами из нашей жизни — современной и прежней, — советской, которые от такого преломления начинают играть всеми красками спектра, которые может дать только хорошая литература.
Газданов Гайто «Вечер у Клэр», «Ночные дороги», — Санкт-Петербург: Азбука-Классика, 2006, 414 стр.
Газданов в своих романах «Вечер у Клэр» и «Ночные дороги» скользит по волне памяти. Воспоминания о каком-то событии рождают у него все новые и новые ассоциации. Ассоциации эти, словно крючочки, связывают в единую канву всех действующих лиц, в большинстве своем незнакомых друг с другом. Мысли героя о происходящем теми же крючочками плотно пригнаны к описанию повседневности, которую не перескажешь, но которую при этом ясно чувствуешь. И не важно, кто перед нами, юный курсант, а затем боец терпящей поражение Белой армии, или потерявший родину шофер ночного такси, происходит ли действие на дорогах гражданской войны в России или же в предвоенном Париже. Но и там и тут мы видим перед собой достаточно одинокого, склонного к наблюдениям и к глубокой рефлексии человека. А еще мы видим вереницу лиц, характеров и судеб. Людей в основном несчастных, непонимающих, как с этим своим несчастьем справиться.
Но проза Газданова, пожалуй, не была бы мне настолько близка и интересна, если бы в ней не было темы утраты родины, эмигрантского быта, а еще ночного Парижа — города, в котором, я, как мне кажется, смог бы жить, сложись судьба несколько иначе. Прочтём до конца?
Катаев Валентин «Трава забвенья», — Москва, Вагриус, 2007, 416 стр.
А хороший писатель Катаев! Сначала для меня это было неочевидно. Слишком уж его творчество заслонялось статусом — статусом советского «литературного генерала», а также, мягко скажем, неоднозначными поступками, ставшими, увы, частью его образа. В прошлой жизни, которую называют детством, были у меня его «Сын полка» и «Белеет парус одинокий». А теперь вот взялся за мемуарную прозу и не пожалел. Проза эта странная. А для своего времени (1960-1970-х) еще и необычная по форме.
Но не зашифрованность персонажей, в большинстве своем легко угадываемых, не мемуарные подробности, присутствующие в воспоминаниях и других писателей, делают «Траву забвенья» и «Алмазный мой венец» значительными литературными явлениями. Написанные талантливо, они представляют собой взгляд художника на 1920-е — ранние 1930-е годы. В этих широких мазках, не всегда даже до конца фактологически достоверных, эпоха показана лучше, чем у многих дотошных мемуаристов или ученых мужей, обеспечивших свои труды ссылками на массу исторических документов.
Мандельштам Надежда «Воспоминания», — Москва: Издательство «Согласие», 1999, 556 стр. + XX стр.
Перед нами не просто воспоминания жены репрессированного поэта. Из всего что было сказано и написано о 1930-х — именно эта книга достойна внимания самого взыскательного читателя. Ведь в ней Надежда Мандельштам не только говорит о событиях, свидетелем которых она была. Она ведет прямой и честный рассказ об эпохе, в которую довелось жить поколению, предпринявшему попытку сформулировать собственные этические нормы, с неизбежностью приведшие его к краю духовной катастрофы. Как показала история, выход из этой катастрофы стал возможен лишь через трагедию Великой Отечественной и связанные с ней испытания.
«Воспоминания» написаны рукой большого писателя и мыслителя. Мастерские описания событий сочетаются с глубокими обобщениями и размышлениями. Вереница запоминающихся образов: советских литераторов, чиновников, следователей, простых людей, дает широкую картину типажей, характеризующих, пожалуй, самое трудное десятилетие советской эпохи. Прочтём до конца?
Ефимов Игорь «Нобелевский тунеядец (о Иосифе Бродском)», — Москва: Захаров, 2005, 176 стр.
От книги осталось ощущение что она была слеплена на скорую руку. Впрочем, пишет об этом и сам автор: «…трудно взяться за такую работу без толчка извне. Таким толчком для меня явился горячий интерес, проявленный моим издателем Игорем Захаровым. Это он произнес вслух то решительное ‘пора’, которое заставило меня извлечь из личного архива папку с надписью ‘Бродский’ и превратить ее в книгу». В этом смысле И.Ефимов не лукавит перед читателем, а прямо и честно предупреждает в предисловии, что перед нами не столько книга о Бродском, сколько подвергшаяся минимальной обработке папка с документами, статьями, письмами, фотографиями в той или иной степени связанными с поэтом.
Книга разделена на три части (папки), в которые в хронологическом порядке и были разнесены материалы. Поскольку все материалы эти довольно разные по своему качеству и значимости, возникает ощущение винегрета. Интересная, продуманная, хотя и не бесспорная статья «Солженицын читает Бродского», зажата между письмами А.Найману и выступлением автора на презентации. То же и с любопытной статьей «Крысолов из Петербурга», которая с двух сторон окружена письмами Ефимова Бродскому, Раде Аллой и Льву Лосеву. Прочтём до конца?
Серов Иван «Записки из чемодана», — Москва: Просвещение, 2017, 704 стр.
Жизнь, взгляды, художественные и политические предпочтения подталкивали меня, в основном, к чтению и осмыслению так называемой «антисоветской» литературы. Мемуары деятелей советского периода всегда казались менее интересны, в том числе и потому, что знакомясь с теми или иными книгами того периода фактор цензуры в СССР всегда нужно было учитывать. Тот же трехтомник маршала Г.К.Жукова «Воспоминания и размышления» — яркий пример подобной «несвободной» биографии. Но книга первого председателя КГБ Ивана Серова — исключение из правил. Свои дневники он вел скрытно в течении всей жизни, а последняя их часть писалась в те времена, когда Серов попал в опалу, что придает этим свидетельствам довольно откровенный характер. Сами же дневники были обнаружены членами семьи Серова лишь через четверть века после смерти автора. Журналист и политик Александр Хинштейн обработал их и снабдил обширными комментариями, которые придали книге законченность и вес.
Генис Александр «Довлатов и окрестности», — Москва: Вагриус, 2004, 288 стр.
Творчество Гениса в глазах читателя настолько крепко связано с именем Вайля, что некоторые даже считают что Вайль & Генис — это просто писатель с чудным именем, вроде Бестужева-Марлинского или Новикова-Прибоя. В этом смысле, Генис — всегда половинка, часть пары. Отсутствие Вайля на обложке этой книги не отменило парности Гениса. Ведь второй, не менее крепко связанной с ним фигурой, безусловно, является Довлатов. Но при всем при этом Довлатова нельзя в полной мере назвать главным героем данного «филологического романа», который вовсе не мемуар и не критический разбор писаний старого приятеля, а скорее довольно изысканные размышления автора о самом себе и литературе — главном предмете интереса Александра Гениса. Размышления эти, зачастую, довольно афористичны, в чем можно убедиться, прочитав ниже небольшую подборку некоторых выписанных мною из книжки цитат.
При всем при этом, поклонники Довлатова не забыты. Их, безусловно, порадуют анекдоты из жизни любимого писателя, а также довольно любопытные мысли о его творчестве. Так, по мнению А.Гениса, — «Довлатову читателей создала советская власть. Сергей стал голосом того поколения, на котором она кончилась. Неудивительно, что оно и признало его первым». И далее: «Писатели предыдущего поколения говорили о том, как идеи меняют мир. Довлатов писал о том, как идеи не меняют мир, — и идей нет, и меняться нечему». А как вам такая мысль: «С горизонта довлатовской прозы советская власть исчезла задолго до своей кончины. Сам того не замечая, Довлатов глядел на нее как историк»?
Ги де Мопассан «Бесполезная красота. Новеллы», — Санкт-Петербург: Азбука-Классика, 2012, 292 стр.
В советские времена Мопассан считался чуть ли не символом французской фривольности. Возможно что так оно и было, ведь он не останавливался на описании чувств, но шел дальше, к тому острию, который не принято было класть на бумагу.
Современный же читатель, скорее всего, этой «запретности» даже не заметит. Знакомясь с рассказами Мопассана сегодня, скорее обращаешь внимание на предметы французского быта, описание нравов и отношений, которые весьма отличаются от жизни сегодняшней. Из действительно «смелых», даже теперь, рассказов, вошедших в сборник, можно назвать, пожалуй, одну лишь «Мушку».
Что же касается чисто литературных моментов, то стоит отметить, что стиль Мопассана, пожалуй, слишком торжественен, приторен и нетороплив. Тем не менее это хорошее чтение для всех, кто хочет поразмышлять о превратностях любви.
Булгаков Михаил «Дни Турбиных», — Санкт-Петербург: Азбука-Классика, 2008, 224 стр.
Булгаков не мой любимый писатель. Но как бы там ни было, он — классик, знать творчество которого необходимо. К тому же, пьеса «Дни Турбиных» — одно из единичных произведений в советской литературе, в котором о представителях Белого движения говорится сочувственно. И уже тем самым она выполнила свою задачу, готовя общество к идее примирения разорванного в ходе Гражданской войны народа в те годы, когда об этом и мечтать не смели. Но, увы, современному читателю в ней слишком заметны подцензурность, осторожность и оглядка автора, идеологические вставки без которых он не мог обойтись.
В этой связи гораздо больше, чем эта известнейшая пьеса, меня зацепили короткие рассказы написанные Михаилом Афанасьевичем в 1918-1920-х гг., также вошедшие в сборник. Писались они по горячим следам тех событий, которые в них описаны, и предназначены были для публикации в газетах того времени. В них трагедия и ужас Гражданской войны явлен в такой повседневной муке, которая пронимает сильнее любых литературных конструкций.
Действие некоторых рассказов происходит на Украине и их детали не могут не вызывать определенных ассоциаций, в связи с происходящими там ныне событиями. Внимательного читателя подивят тонко подмеченные Булгаковым моменты, которые подобно давним и, казалось бы, навсегда засохшим завязям, в такой же уродливой форме вдруг снова стали прорастать у наших соседей.
Крапивин Владислав «Тень Каравеллы», — Москва: Детская литература, 2012, 368 стр.
До сих пор я старательно избегал помещать книжки, которые читал вслух своим детям, в соответствующую рубрику блога. Но для «Тени Каравеллы» Владислава Крапивина решил сделать исключение. И дело не в том, что книга эта чем-то важнее или интереснее зачитанных с детьми до дыр рассказов о «Маленьком папе» А.Раскина, «Незнайки» Н.Носова, «Приключений капитана Врунгеля» А.Некрасова, «Приключений Ёженьки и других нарисованных человечков» А.Шарова, сказочных повестей А.Волкова, книг Э.Успенского или К.Чуковского.
Все дело в том, что первым крапивинским произведением, которое я прочитал и полюбил еще в детстве, была повесть «По колено в траве». Как-то разбирая стопку старых газет и журналов, которые хранились у нас на чердаке на даче, я нашел несколько номеров журнала «Пионер», вышедших в конце 1960-х годов. Журнал когда-то выписывался для моего старшего брата. Прежде всего меня зацепили запоминающиеся иллюстрации художника Е. Медведева, а прочитав несколько первых абзацев этой прекрасной повести я уже не выпускал дорогую находку из рук. Автор живо и интересно рассказывал о своем послевоенном детстве, а проблемы и ситуации с которыми сталкивались и в которые попадали герои повести были мне очень близки и понятны. С тех пор книги Крапивина становились моими друзьями. Прочтём до конца?