Ходасевич Владислав «Некрополь», — Санкт-Петербург: Азбука-классика, 2008, 320 стр.
«Брюсов», «Андрей Белый» и «Горький» — пожалуй, самые яркие очерки этого сборника, составленного и написанного в жанре «литературных портретов». Портреты эти, судя по всему, достаточно близки к оригиналам, хотя и поданы весьма откровенно, иногда едко. Масштаб описанных личностей чувствуется сразу, а вот немедленно засесть за их книги, после прочтения «Некрополя» как-то не тянет. Быть может это у меня такая индивидуальная реакция?
Для всех кто интересуется символистами и, шире, Серебряным веком, книга вполне может стать настольной. Ведь ее герои, помимо указанных выше — Блок и Гумилев, Есенин и Сологуб. Особняком стоят еще двое — Нина Петровская («Рената») и Самуил Киссин («Муни»). Именно их судьбы чисто эмоционально больше всего задели меня. Дело, видимо, в том что у всякого исторического ли, художественного, или литературного процесса всегда имеются свои герои и свои жертвы. Рената и Муни — жертвы символистов. Они приняли их стиль жизни, взяли за образец почерк их поступков и, по всей видимости, не обладая равнозначным талантом, сломали себе жизнь. Рената и Муни — это тот бульон который заварили себе литераторы Серебряного века, который кипел вокруг них и подпитывал того же Брюсова, А.Белого, да и самого В.Ходасевича. Прочтём до конца?
Одоевцева Ирина «На берегах Невы», — Москва: Художественная литература, 1989, 336 стр.
«На берегах Невы» — это, в первую очередь, книга о Гумилёве. Конечно, Одоевцева с присущей ей живостью дает здесь широкую палитру творческих, и не только, портретов основных литературных деятелей эпохи: от Мандельштама и Кузьмина, до Блока и Сологуба, от Анненкова и Лозинского, до Ахматовой и Ремизова. Но именно Гумилёв здесь настоящий и безусловный главный герой. Причем он главный герой не только этой книги, но и, пожалуй, главный герой всей жизни Ирины Одоевцевой, даже несмотря на её брак с Георгием Ивановым.
«Ученица Гумилева» — ключевая сентенция, суть самопределения и самоощущения автора. Именно отсюда родилось и выросло явление по имени Ирина Одоевцева. Конечно, начинала она как поэт, как автор отмеченной К.Чуковским и другими современниками «Баллады о толченом стекле». Думаю, что прирожденная картавость, а особенно бант сразу выделяли ее среди других молоденьких девочек, пишущих стихи: «Ни Гумилёв, ни злая пресса / Не назовет меня талантом. / Я маленькая поэтесса / С огромным бантом». Но настоящую славу ей принесла все же не поэзия, а именно вот эти самые беллетризованные мемуары. Думаю, именно они окончательно ввели Одоевцеву в каноничный круг представителей «серебрянного века». Прочтём до конца?
Одоевцева Ирина «На берегах Сены», — Москва: Художественная литература, 1989, 336 стр.
Первая «толстая» книга, которую я от начала и до конца не прочитал, а прослушал. Нет, конечно, я довольно часто и с огромным удовольствием слушал аудиоверсии самых разных произведений. Особенно в исполнении таких мастеров, как И.Смоктуновский, В.Зозулин, М.Казаков, Ю.Яковлев, Д.Журавлев и многих других. Но то всё были стихи, либо рассказы да повести. Однако полноценная толстая книжка в аудиоформате — первая в моем читательском (или будет правильнее сказать «слушательском») багаже. Начитана она Инной Сытник, которая справилась с задачей просто прекрасно.
Книга написана очень живо, хорошим литературным русским языком. Читается (слушается) легко. Как говорится — на одном дыхании. Весьма подкупает доброе отношение автора к своим героям, среди которых И.Северянин и К.Бальмонт, Дм.Мережковский и З.Гиппиус, Ив.Бунин и М.Цветаева, Г.Адамович и С.Есенин, Ю.Терапиано и Я.Горбов, да и многие другие, о ком вполне можно было ввернуть далеко не пару и совсем неласковых слов, причем вполне заслуженных. Но Ирина Одоевцева — добра! Она любит тех, о ком пишет, и по-настоящему ценит их вклад в литературу. Прочтём до конца?
Агата Кристи «Убийство в проходном дворе», «Зернышки в кармане», «Вилла ‘Белый конь’», «Тайна ‘Семи циферблатов’». — Москва: АСТ, 2002, 608 стр.
В настоящий том собраны, скажем прямо, не самые удачные произведения писательницы, которые даны к тому же и не в самом удачном переводе. Исключением, пожалуй, можно признать только «Зернышки в кармане», которые как по сюжету, так и по ряду столь любимых мною деталей быта, все же приближаются к классическим образцам английского детектива. В других произведениях было слишком много мистики, неправдоподобных и натянутых обстоятельств. Пересказывать их сюжеты особого смысла нет, большинство выветриваются из головы довольно быстро.
То, что я вообще взялся за чтение такого рода литературы говорит лишь об одном. История с коронавирусом слишком затянулась. Постоянный стресс, связанный с тревогой за бизнес, оставшихся в России близких, невозможность влиять на события — подталкивает к чтению вот такого рода «необязательной» литературы, дающей при этом надежду на то, что она позволит немного разгрузить мозги. После великолепного Жоржа Сименона, переведенного настоящими мастерами советской эпохи, мне казалось, что и бабушка Агата пойдет «на ура». Но, увы! Общий итог — разочарование. Прочтём до конца?
Жорж Сименон «Трубка Мегрэ», Москва: Мысль, 1981, 576 стр.
Книги Сименона в общественном сознании в основном проходят по жанру «развлекательная литература». А ведь это совсем не так. Я тут недавно узнал, что он многократно, и вполне заслуженно, по моему мнению, был номинирован на Нобелевскую премию. Кстати, в 1958, 1965 и 1970 гг., когда награда доставалась русским писателям, Сименон неизменно был одним из тех, кто составлял им конкуренцию.
В СССР его любили и часто переводили, причем не только и не столько ценя занимательность его романов, но и за их неизменный обличительный подтекст, «критику буржуазного строя», их «гуманистический характер», под которым понималось внимание к проблемам маленького человека, которому приходится туго в условиях западного общества и стиля жизни.
Романы о комиссаре Мегрэ, вошедшие в сборник, я читал еще в юности. А вот так называемые «социальные» вещи Сименона меня тогда не заинтересовали, и открыл я их для себя, по-настоящему, только сейчас. «Поезд из Венеции», «Льет дождь» и «Президент» — это не просто добротная проза. Это сильные, глубокие повести оставляющие по прочтении горькое послевкусие, но при этом пробуждающее светлые и добрые чувства. Там есть над чем задуматься, о чем погрустить и даже поностальгировать.
Соловьев В., Клепикова Е. «Довлатов вверх ногами», — Москва: Коллекция «Совершенно секретно», 2001, 192 стр.
Вслед за «мемуаром» Валерия Попова решил прочитать еще одну книгу о Довлатове, о которой слышал весьма неоднозначные отзывы. Книжка эта — двухчастная. Первая часть — «документальная», вторая — «художественная». При этом, и от той и от другой остается довольно странное ощущение. Соловьев с Клепиковой действительно довольно хорошо знали Довлатова еще с питерских времен, а в Нью-Йорке так и вовсе были соседями. В этом смысле, открывающий книгу «Разговор соавторов», а также «Довлатов на автоответчике» и «Трижды начинающий писатель» содержат определенные небезынтересные оценки, а также описание каких-то эпизодов из жизни героя и его окружения, на которые авторы имеют некоторый мандат по праву очевидцев. Но нужно заметить, что концентрироваться они предпочитают на том, что представляет фигуру Довлатова как писателя-середняка, человека без всякого личного шарма, упирая, что именно так он сам к себе и относился.
А вот вторая, «художественная» часть меня совсем озадачила. Документальный жанр все же удерживал авторов в поле реальных событий. Назвав последующие произведения — «Призрак, кусающий себе локти» и «Post Mortem» — повестями, повествование в которых ведется от имени неких придуманных персонажей, В.Соловьев дал себе волю высказать о своих героях, в первую очередь о Довлатове и Бродском, которые названы, фактически, реальными именами, все то, что по-видимому не решался сказать прежде. Прочтём до конца?
Попов Валерий «Довлатов», — Москва: Молодая гвардия, 2015, 355 стр.
По поводу этой книги у меня осталось два недоумённых вопроса: почему она опубликована в серии ЖЗЛ и чем так насолил Валерий Попов наследникам своего героя, что они запретили цитировать его письма, а также использовать в книге какие-бы то ни было фотографии, на которых запечатлен Довлатов? Мемуар Попова весьма далек от биографического академизма знаменитой серии издательства «Молодая гвардия». И выйди он под другой обложкой, лично у меня вообще не было бы к этой симпатичной и, в целом, довольно доброжелательной к Сергею Донатовичу книге, ровно никаких претензий. По стандартам ЖЗЛ в ней многовато Валерия Попова, а вот для жанра воспоминаний — в самый раз. Мне показалось в ней ценным то, что писателя Довлатова мы видим глазами человека, который его знал достаточно хорошо в те далекие годы, когда будущий классик был еще в статусе вечно начинающего автора, бродящего по редакциям и мечтающего опубликовать хоть что-нибудь из своих, имеющихся на тот момент, еще довольно несовершенных вещей.
Поляков Юрий «Гипсовый трубач, или Конец фильма», — Москва: АСТ, 2008, 384 стр.; «Гипсовый трубач: Дубль два», — Москва: АСТ, 2008, 448 стр.; «Конец фильма, или Гипсовый трубач», — Москва: АСТ, 2012, 672 стр. (Роман в трех книгах).
Одна из самых остроумных книг, прочитанных мною. Хотя говорить «одна», про «Гипсового трубача», выходившего частями в течении нескольких лет, математически неверно. «Трубач» это даже не три полновесных тома, а десятки, если не сотни сюжетов и баек рассказанных друг-другу ее героями — писателем Андреем Кокотовым — автором серии любовных романов из цикла «Лабиринты страсти», публиковавшихся под псевдонимом Аннабель Ли и режиссером Дмитрием Жарыниным — снявшим в советское время гениальную кинокартину «Двое в плавнях», «смытую» по приказу брежневских партократов. Несмотря на то, что картину эту практически никто так и не увидел, факт «надругательства», которую учинила власть над высоким искусством, оказался достаточен для причисления режиссера к классикам кинематографа. И вот желающий тряхнуть стариной Жарынин и мечтающий наконец-то написать что-то стоящее Кокотов едут в дом творчества «Ипокренино» для того, чтобы сочинить сценарий нового фильма. В ходе работы над сценарием они оба пускаются в воспоминания, повороты задуманного сюжета рождают у них все новые и новые ассоциации, которые все дальше уводят соавторов от основной задачи, зато радуют читателя фантастически смешными, но при этом сатирически заостренными и очень узнаваемыми сценами из нашей жизни — современной и прежней, — советской, которые от такого преломления начинают играть всеми красками спектра, которые может дать только хорошая литература.
Газданов Гайто «Вечер у Клэр», «Ночные дороги», — Санкт-Петербург: Азбука-Классика, 2006, 414 стр.
Газданов в своих романах «Вечер у Клэр» и «Ночные дороги» скользит по волне памяти. Воспоминания о каком-то событии рождают у него все новые и новые ассоциации. Ассоциации эти, словно крючочки, связывают в единую канву всех действующих лиц, в большинстве своем незнакомых друг с другом. Мысли героя о происходящем теми же крючочками плотно пригнаны к описанию повседневности, которую не перескажешь, но которую при этом ясно чувствуешь. И не важно, кто перед нами, юный курсант, а затем боец терпящей поражение Белой армии, или потерявший родину шофер ночного такси, происходит ли действие на дорогах гражданской войны в России или же в предвоенном Париже. Но и там и тут мы видим перед собой достаточно одинокого, склонного к наблюдениям и к глубокой рефлексии человека. А еще мы видим вереницу лиц, характеров и судеб. Людей в основном несчастных, непонимающих, как с этим своим несчастьем справиться.
Но проза Газданова, пожалуй, не была бы мне настолько близка и интересна, если бы в ней не было темы утраты родины, эмигрантского быта, а еще ночного Парижа — города, в котором, я, как мне кажется, смог бы жить, сложись судьба несколько иначе. Прочтём до конца?
Катаев Валентин «Трава забвенья», — Москва, Вагриус, 2007, 416 стр.
А хороший писатель Катаев! Сначала для меня это было неочевидно. Слишком уж его творчество заслонялось статусом — статусом советского «литературного генерала», а также, мягко скажем, неоднозначными поступками, ставшими, увы, частью его образа. В прошлой жизни, которую называют детством, были у меня его «Сын полка» и «Белеет парус одинокий». А теперь вот взялся за мемуарную прозу и не пожалел. Проза эта странная. А для своего времени (1960-1970-х) еще и необычная по форме.
Но не зашифрованность персонажей, в большинстве своем легко угадываемых, не мемуарные подробности, присутствующие в воспоминаниях и других писателей, делают «Траву забвенья» и «Алмазный мой венец» значительными литературными явлениями. Написанные талантливо, они представляют собой взгляд художника на 1920-е — ранние 1930-е годы. В этих широких мазках, не всегда даже до конца фактологически достоверных, эпоха показана лучше, чем у многих дотошных мемуаристов или ученых мужей, обеспечивших свои труды ссылками на массу исторических документов.
Мандельштам Надежда «Воспоминания», — Москва: Издательство «Согласие», 1999, 556 стр. + XX стр.
Перед нами не просто воспоминания жены репрессированного поэта. Из всего что было сказано и написано о 1930-х — именно эта книга достойна внимания самого взыскательного читателя. Ведь в ней Надежда Мандельштам не только говорит о событиях, свидетелем которых она была. Она ведет прямой и честный рассказ об эпохе, в которую довелось жить поколению, предпринявшему попытку сформулировать собственные этические нормы, с неизбежностью приведшие его к краю духовной катастрофы. Как показала история, выход из этой катастрофы стал возможен лишь через трагедию Великой Отечественной и связанные с ней испытания.
«Воспоминания» написаны рукой большого писателя и мыслителя. Мастерские описания событий сочетаются с глубокими обобщениями и размышлениями. Вереница запоминающихся образов: советских литераторов, чиновников, следователей, простых людей, дает широкую картину типажей, характеризующих, пожалуй, самое трудное десятилетие советской эпохи. Прочтём до конца?
Серов Иван «Записки из чемодана», — Москва: Просвещение, 2017, 704 стр.
Жизнь, взгляды, художественные и политические предпочтения подталкивали меня, в основном, к чтению и осмыслению так называемой «антисоветской» литературы. Мемуары деятелей советского периода всегда казались менее интересны, в том числе и потому, что знакомясь с теми или иными книгами того периода фактор цензуры в СССР всегда нужно было учитывать. Тот же трехтомник маршала Г.К.Жукова «Воспоминания и размышления» — яркий пример подобной «несвободной» биографии. Но книга первого председателя КГБ Ивана Серова — исключение из правил. Свои дневники он вел скрытно в течении всей жизни, а последняя их часть писалась в те времена, когда Серов попал в опалу, что придает этим свидетельствам довольно откровенный характер. Сами же дневники были обнаружены членами семьи Серова лишь через четверть века после смерти автора. Журналист и политик Александр Хинштейн обработал их и снабдил обширными комментариями, которые придали книге законченность и вес.