Г.Эфендиева, А.Потапова «О чем говорят инскрипты»

ДАРСТВЕННЫЕ НАДПИСИ НА КНИГАХ ХАРБИНСКИХ ПОЭТОВ[1].

Мимолетную фразу, случайную строчку,

короткую надпись – все это должны

сохранить, передать, объяснить…

(Р.В. Иванов-Разумник).

Инскрипт – краткая дарственная, посвятительная надпись на книгах, оттисках, фотографиях и т.п. Книжный инскрипт многозначен: 1) это факт книжной культуры; 2) феномен бытовой культуры и литературного быта; 3) историко-литературное явление; 4) источник творческой лаборатории.

Воссоздавая колорит эпохи, дарственные надписи (выполненные, как правило, автором книги) рассказывают о литературных связях писателя, характере взаимоотношений с современниками, примечательных эпизодах личной и творческой биографии, а также его мыслях, чувствах и переживаниях. Так, «при наличии изрядного корпуса инскриптов, адресованных одному лицу можно составить достаточно полное представление, как о самом реципиенте, так и об его отношении с окружающими его коллегами»[2]. Иными словами, дарственная надпись входит в сферу социологии творчества и психологии человеческих отношений. Помимо этого, писательский инскрипт – это еще и особый литературный жанр, он может быть лапидарным и на удивление развернутым; выполненным в прозе и в стихах; сопровождаться рисунками и фотографиями.

Традиция подписывать книги, получившая широкое распространение в русской культуре ХIХ–начала ХХ вв., сохранялась и в российском зарубежье. Для русских эмигрантов книга вообще была существенной составной частью самосознания и самоидентификации[3].

Объектом исследования в данной работе являются дарственные надписи литераторов дальневосточной эмиграции (а также надписи, адресованные им). В настоящее время нами обнаружено (в результате работы с книжными каталогами и архивными описями)[4] более 100 книжных инскриптов и около 60 дарственных надписей на фотографиях, принадлежащих поэтам и писателям русского Китая.

Большинство инскриптов достаточно нейтральны: «Многоуважаемому Дмитрию Петровичу Качесову на память от автора. Н. Байков. 28 марта 1939 г.», «Владимиру Александровичу Слободчикову с приветом М. Визи 5/31/93» и др. Такие инскрипты лишь констатируют факт знакомства и определенную дистанцию в отношениях.

Об отношениях адресата и адресанта могут говорить совсем короткие и не совсем информативные инскрипты: «Верке от Ларки. 1941. Шанхай», «Хорошему парню из нашей <нрзб.> деревни – Борису. Я. Лович. 30/III – 43 Шанхай». Зачастую, чтобы определить характер взаимоотношений дарителя и получателя достаточно обратить внимание на то, как именуется адресат и адресант в инскрипте. Однако, среди инскриптов харбинских писателей совсем немного подобных приведенным выше надписям. В основном, обращение к получателю в инскриптах довольно официальное.

Существенное место в корпусе инскриптов представителей русского Китая занимают дарственные надписи «в память о» конкретной встрече или периоде совместной деятельности, где на первом плане частная жизнь. Писателей-эмигрантов объединяли, прежде всего, общие воспоминания и условия жизни. Большинство таких инскриптов содержат лирические, грустные интонации. Среди автографов этой группы представим следующие: «Дорогому Борису Борисовичу Филимонову, с которым мы оба, печатая книги в эмиграции, надеялись ими служить родине. 31. I. 1945. Автор» Л. Арнольдова; «Дорогому Петру Александровичу Стирановскому, Константиновцу – патриоту и однокашнику. В. Качоровский. Сан-Франциско. Март. 1961» В. Качоровского. Две, на первый взгляд, незначительные, скромные надписи, а за ними целый мир событий, переживаний и, главное, – тоска по родине. Подобные коннотации свойственны большей части инскриптов писателей-эмигрантов, созданных в 1930–1940-е гг.

Инскрипты, созданные в более позднее время, объединяет, прежде всего, память о жизни в Китае: «Слободчикову Владимиру Александровичу. Дорогой Воля! Посылаю Вам эту скромную книжечку, а перед глазами наши литературные встречи 30–40-х годов. С лучшими пожеланиями. Ваша Лида 12. Х – 1976, Краснодар», «Russian river cal. Дорогой земляк Воля! Лет 60 тому назад мы ходили втроем (с П. Лапикеном) от Чураевки до Пристани п. ч. там мы жили поблизости. А теперь я из патриотизма живу на Русской реке, но совершенно отрезана от мира. Рада буду увидеть Вас в S. R. сегодня! Виктория Я.»

Воспоминания представителей старшего поколения дальневосточной эмиграции о пережитом отражают общие чувства, мысли и чаяния людей. Трудности и лишения, которые им пришлось пережить, отходят на второй план. В инскриптах отображены теплые воспоминания писателей о былом. Дарственные надписи этих людей свидетельствуют, что они в новых, непростых условиях стремились заново обрести смысл жизни, найти себе достойное занятие, приобрести новое дело своей жизни. Такие инскрипты довольно информативны, так как указывают на конкретные обстоятельства жизни и связи адресата и адресанта. Помимо этого дарственные надписи указывают на отношение писателей к своему прошлому, к жизни в Китае. Нередко такие автографы несут в себе дополнительные сведения, уточняющие творческую и издательскую историю книги, обращают внимание на те или другие мысли автора, напоминают о былых встречах и дискуссиях, о дружбе и сотрудничестве, близких отношениях.

Сопоставление большого количества инскриптов одного автора может выявить ряд личных и творческих связей. Так, 4 из 9-ти обнаруженных нами инскрипта В. Перелешина адресованы Л. Хаиндровой. На шмуцтитуле сборника стихов «В пути» в левом верхнем углу (над посвящением матери) расположена наискосок следующая надпись: «Дорогой Лидии Юлиановне Хаиндровой на память. Валерий Перелешин. 21. Х. 37», сборник «Жертва» содержит инскрипт: ««Золотой Лидо» на добрую память о совместной работе в Шанхае в 1943–1945 гг. Валерий Перелешин. 2. III. 1945 года. Шанхай», а на другом экземпляре этой же книги находится автограф: «Золотой Лидо «через тысячи верст…» Валерий Перелешин. Рио де Жанейро, 14 сентября 1969 г.» Такое количество инскриптов, как и сам характер обращений к адресату свидетельствует о теплых дружеских отношениях дарителя и получателя.

Ряд инскриптов в нашем собрании содержит скрытый подтекст, понятный лишь адресату (или знатоку его творчества): «Глубокоуважаемому Михаилу Васильевичу Щербакову с пожеланием Красной Серии в жизни. От автора 30/VIII. 31 г. Харбин. А. Жемчужный», «Благословил Тебя Ерот? – а, может быть, наоборот?» А. Ачаира (посвящен Н. Туроверову), «Первой подруге моей маленькой связи. Одной из Медиат’а Таисии Баженовой. 19 апреля 1925 г.» А. Ачаира и др. В данных случаях намеренно словесно не выраженный автором смысл, создает определенный эмоционально-экспрессивный оценочный фон. Анализ подтекста обязательно предполагает интерпретацию авторской точки зрения. Нас интересует, прежде всего, то, в каких отношениях находились адресат и адресант, и что хотел сказать своей надписью даритель получателю. Авторский подтекст в подобных автографах можно выявить несколькими способами (через сопоставление с текстами писем, расширение значения слова, определение смысловой нагрузки порядка слов и т.п.).

Есть и такие инскрипты, которые непосредственно связаны с содержанием книги, на которой они расположены. Так, В. Логинов на своем сборнике «Створа триптиха» написал: «Милому моему дружку Елене Александровне Жемчужной – суровому мужу науки, будущему приват-доценту, и, вместе с тем, как девушка ощущаемой аспектически-эстетно – эта книга о париках, мушках, кринолинах, камзолах и шпагах; о старом Санкт-Петербурге, о русской широкой масленице, о лесной, плавящей сердце, Весне, о счастьи, о просторах, о тяжкой поступи Рима, о всем, что было. Василий Логинов. 11 ноября 1932 года, дача «Санитас», Харбин». Подобные автографы всегда очень интересны, ведь авторские оценки дают важный материал для освещения вопросов творчества, характеристики индивидуальности автора и получателя.

Среди дарственных надписей поэтов-дальневосточников существует совсем небольшое количество инскриптов, представляющих собой собственно художественное творчество. Нами было обнаружено несколько таких автографов. Два из них помещены в альманахе «Парнас между сопок» (Владивосток, 1922): «Зачеркнутая строка эта; / Написанная в тихий вечер / И при желтом абажуре / Пускай напомнит этот вечер / И за столом Бориса Бета / Стихи слагающего хмуро. 8 сентября 1924. Shanghai». Это небольшое стихотворение отражает эстетическую программу группы поэтов, выпускавших альманах «Парнас между сопок». «В «Парнасе» настойчиво проводилась идея чистого искусства, выдвигалось требование аполитичности и полной свободы для анархиствующего интеллигента, сводилась на-нет социальная функция литературы»[5]. Б. Бета был одним из авторов альманаха. Строчка «Стихи слагающего хмуро» напоминает о том, что он в то время «мечтал о жизни отшельника, аскетично-одинокой, уединенной»[6]. Второй инскрипт, помещенный на этой книге, принадлежит Вс. Иванову (обращен М. Щербакову): «М.В.! / Вы убедитесь сим примером / Моей поэмой «Дамой в сером» / Что должно нам сочетавать / Огонь души и тела стать, чтоб растолкав прохожих толпы / Поэт души увидел столпы 17. XI. 23».

В общем корпусе собранных нами инскриптов заметное место занимают дарственные надписи на книгах А. Несмелова. В творческом наследии этого известного и талантливого поэта и писателя русского Харбина инскрипт оказался весьма популярным жанром. В нашем распоряжении находятся 10 надписей Несмелова, что, разумеется, представляет незначительную долю из числа всех возможных инскриптов, принадлежащих этому автору. Ведь круг личного общения и творческих контактов А. Несмелова был довольно широким. Известно, что он переписывался с поэтами М. Цветаевой и Б. Пастернаком, издателями И. Якушевым и П. Балакшиным, общался и сотрудничал с такими дальневосточными писателями и поэтами, как Л. Андерсен, А. Ачаир, Вс. Иванов, В. Перелешин, Л. Хаиндрова, М. Щербаков, Я. Лович и др. Сегодня свидетельствами этого личного и творческого общения выступают не только письма (которых почти не сохранилось), но и книги с дарственными надписями.

Среди обнаруженных инскриптов А. Несмелова обращает внимание общий автограф на трех книгах, подаренных поэту Валерию Перелешину:

«Кровавый отблеск» (1929)        «Без России» (1931)           «Через океан» (1934)

Дорогому                                                     Валерию                              Перелешину

от                                                                  Арсения                                Несмелова

29                                                                   марта                                              1936

Сделанная надпись интересна не столько своим содержанием, сколько тем, что представляет собой некий пазл, который можно прочитать, имея только все книги. Можно предположить, что подобным графическим приемом поэт подчеркивал идейную и эстетическую целостность своих изданий.

Интересен инскрипт (ныне утраченный), а также сама история его создания, который Арсений Несмелов сделал для поэтессы Лариссы Андерсен на отдельном издании поэмы «Через океан» (1934). Вот что рассказывала об этом Л. Андерсен в одном из писем к В. Перелешину (от 15 июня 1969 г.): «…помню, когда Арсений Несмелов подарил мне свою книгу, он написал мое имя с одним «с», и, когда я заскулила, что мне мало, он переделал на три «с», сказав: «Мне не жалко». К сожалению, эта книжечка пропала со всеми моими вещами в Корее…»[7]

Или другой пример – инскрипт-стихотворение, оставленный 9 декабря 1939 г. на титульном листе сборника «Полустанок» (1938):

Потомок славного поэта

Потомок умных русских бар, –

Пусть книжка та и книжка эта

Вам будут как приятный дар!

Я знаю, голос мой не громок

Но сердце чувствует мое, –

Певца великого потомок

Не отвернется от нее…

Третья строка этого восьмистишия свидетельствует о том, что вместе с «Полустанком» адресату инскрипта была передана еще одна книга, скорее всего, «Протопопица» (1939). Учитывая, что данный инскрипт является перифразом известного стихотворения Е.А. Баратынского «Мой дар убог, и голос мой негромок…», есть мнение, что эти книги А. Несмелов подарил одной из правнучек поэта – Н. Дудоровой или О. Ильиной, проживающим в то время в Калифорнии[8]. Как известно, в 1930-е гг. у Арсения Несмелова завязалась оживленная переписка с русскими литераторами в Сан-Франциско, сплотившимися вокруг литературно-художественного журнала «Земля Колумба». В этом журнале печатались и Наталия Дудорова с Ольгой Ильиной. В январе 1937 г. вышла 2-я (и последняя) книга «Земли Колумба», где было опубликовано стихотворение О. Ильиной «По вечерам я прихожу сюда…», а сразу за ним помещен поэтический текст А. Несмелова «Похитители». Между стихотворениями, написанными в разных местах эмигрантского рассеяния, обнаруживается некоторая связь. Возможно, что Арсений Несмелов почувствовал общность с лирическим героем Ольги Ильиной, и это послужило толчком к написанию им поэтического инскрипта.

О мире человеческих контактов и творческих отношений Арсения Несмелова рассказывает и его автограф на сборнике «Белая флотилия» (1942), адресованный поэтессе Лидии Хаиндровой: «Привет вам, Лидия Июлиановна! Видите, я все еще жив. Арс. Несмелов». Фразу «я все еще жив» можно интерпретировать не только как намек на довольно долгое поэтическое затишье, ведь с момента выхода его предыдущей книги («Полустанок», 1938) прошло уже более 4 лет, но и как аллюзию на довольно сложные времена, которые переживал Несмелов, оставшись в Харбине (в отличие от многих его собратьев по перу, уехавших после японской оккупации Маньчжурии в Шанхай). Ведь и вся книга пронизана пессимистическими настроениями. «Белая флотилия» – своеобразный плач о Харбине, построенном русскими руками, но обреченном стать городом чисто китайским. Кроме того, слова «я все еще жив» могут иметь и вполне прямое значение, связанное с трудным (почти бедственным) материальным положением поэта. В одном из писем А. Несмелова к Л. Хаиндровой (от 2 ноября 1943 г.) читаем: «Жизнь пошла куда-то не в ту сторону. Я это очень чувствую. Мне стало очень трудно печататься, меня не понимают, уже, пожалуй, не любят, а только еще побаиваются, как старика с каким-то именем. Не думаю, что я утратил чувство жизни. <…> На этих днях я чуть не умер – подавился рыбьей костью. Не правда ли, глупо как. Кость вытащили, но я два дня очень мучился, даже воду не мог пить. В один из этих дней я получил ваше письмо и страшно ему обрадовался. Прочел и перечел, Лида. И сохраню, хотя обычно этого не делаю. Думал о смерти и представлял себе свою встречу с бородатым. Мы бы поговорили»[9].

О дружбе А. Несмелова и Л. Хаиндровой свидетельствуют и такие два инскрипта: «Прекрасному поэту и милому человеку Лидии Хаиндровой от Арс. Несмелова», «Дорогой Лидии Иулиановне Хаиндровой, поэту глубокому и тонкому». Факт близких отношений с Л. Хаиндровой А. Несмелов, не скрывая, выражал и в письмах, адресованных поэтессе: «Вы растете красиво и свободно. У вас есть о чем сказать, и говорите вы прекрасно. Я верю в то, что если все будет благополучно и наша бездыханность не задушит вас, вы долетите до предельных высот творчества. И дай вам бог этого, дорогая Лидия Иулиановна»[10]. Помимо указания на теплые отношения между ними эти дарственные подписи подчеркивают уважительное отношение дарителя к этой женщине и ее творчеству, что подчеркивается «мужским» словом «поэт».

Однако, даже близкий друг Л. Хаиндровой Валерий Перелешин утверждал, что стихотворения этой поэтессы на самом деле весьма слабые. Несколько лет спустя он писал своему другу, поэту П. Лапикену (от 31 октября от 1976 г.): «Другая радость: среди екатеринодарских поэтов (пятеро под одной суперобложкой) издан сборничек «Даты, даты…« милой Лидии Хаиндровой. Из пятерых она лучшая. Наряду с посредственными и просто плохими стихами есть у нее стихи превосходные (и очень короткие)»[11]. Талантливый поэт и зоркий критик А. Несмелов, разумеется, не мог не замечать слабости лирики Л. Хаиндровой и, скорее всего, Арсений Иванович был субъективен в оценке творчества Л. Хаиндровой. Подписывая свои книги поэтессе, он в большей степени руководствовался своим личным отношением к этой женщине.

Весьма примечательна роль дарственных надписей Несмелова в реконструкции психологических портретов адресатов. В этом смысле заслуживает внимания писательский автограф на книге «Без России» (1931): «Петру Лапикену дружески и в ожидании еще одного Фрейда. Арс. Несмелов, 2 авг. 1932». «Умный, зоркий и острый» Петр Лапикен, которого все звали не иначе как Мурочка, славился своей любовью к эпатажу и различным проделкам, а также к опытам и экспериментам, в результате которых появлялись какие-нибудь очерки. Так, по воспоминаниям В. Перелешина, обрядившись нищим, Лапикен несколько дней сряду обходил многоквартирные дома и выпрашивал подаяния, и при этом везде пел одну и ту же песню: «папенька и маменька спились, сестренка по рукам пошла, маленький братишка карманный вор…» Побирался он и на улицах. Так он изучал выражение лиц окружающих людей, их поведение[12]. Возможно, эта «страсть» Лапикена к практическому анализу и послужила одним из толчков к написанию Несмеловым такого инскрипта.

Конечно, не все инскрипты А. Несмелова являются столь экспрессивными, свидетельствующими о специфическом характере отношений дарящего книгу с тем, кому она преподносится. Есть и вполне нейтральные, созданные по определенному шаблону, с традиционными «на добрую память», «глубокоуважаемый» (например, «Михаилу Васильевичу Щербакову на добрую память» и др.) или инскрипты-ответы (например, «Воистину Воскресе! Леониду Сергеевичу Астахову с радостью в сердце. Автор. 22 апреля 1930»).

Рассмотренный материал позволяет сделать вывод: дарственные надписи литераторов русского Китая являются ценным источником в получении информации о личности ее владельца и дарителей книг.

Каждый инскрипт имеет свою историю и свою судьбу. Дарственные надписи харбинских поэтов и писателей способны расширить наше представление о личных и творческих взаимоотношениях авторов, уточнить творческую и издательскую историю их книг, напомнить о встречах и пристрастиях, дружбе и сотрудничестве. Инскрипт в творческой системе того или иного поэта может рассматриваться и как эстетическое явление (с акцентом исследовательского внимания на художественной архитектонике текста и т.п.). Кроме того, собрание текстов дарственных надписей представителей дальневосточного зарубежья представляется важным материалом для изучения культурного и литературного процесса русского Китая, а также самого жанра дарственной надписи и его бытования в ХХ веке.

---

ДОБАВИТЬ КОММЕНТАРИЙ Отменить ответ

Заполните все поля, чтобы оставить отзыв. Ваш email не будет опубликован.

Сохранить моё имя, email и адрес сайта в этом браузере для последующих моих комментариев.

Δ